Борис Ельцин - Записки президента

Было очевидно, что это — опасные люди. Вернее, опасные люди стоят за этими оголтелыми демонстрантами: провокаторы, быть может, пользующиеся тайной поддержкой влиятельных государственных людей. Не имея мошной руки, создать такую ситуацию в Москве просто нельзя.

Десять минут телевизионного просмотра заронили в сердце жуткую тревогу. Я помнил эти лица у «Останкина». Это был не стихийный взрыв возмущения, а хорошо спланированная попытка нажима на власть. У «популиста» Ельцина пытались нащупать его главную болевую точку: зависимость от настроения людей, их социального самочувствия. Кто-то думал, что этот искусственный взрыв — очень точная и правильная тактика.

А я чувствовал, что меня пытаются запугать. Чувствовал наглую липу этих псевдонародных волнений. Чувствовал почерк родимого КГБ.

В ночные часы

Кто мои друзья?

…Очень сложный вопрос, хотя и кажется простым. Я по натуре человек достаточно открытый, очень люблю компанию, круг близких людей, шутку, веселье, песню…

Но все мои настоящие, «классические», так сказать, друзья юности остались в Свердловске, нынешнем Екатеринбурге. Миша Карасик, Яша Ольков, Андрей Могильников, другие ребята. Те, с кем в юности делил все. Из того круга, из людей моего поколения рядом со мной осталась жена, самый близкий мне человек. Мы с ней одного возраста, начало биографии очень схоже. Наверное, она единственная, кто меня до конца

понимает.

Часто называют фамилии людей, свердловчан, возвышение которых произошло якобы благодаря моей личной симпатии: здесь и мой помощник Илюшин, и Бурбулис (которого я в Свердловске вообще не знал), и Лобов, и Петров… Но это совсем другие, «командные», партнёрские отношения, которые строились на признании деловых качеств, стремлении подобрать сильную группу единомышленников.

И кстати, когда я был в опале, поддерживали меня, приезжали в гости именно свердловские студенческие друзья, я об этом писал в первой книге. Мои заместители по партийной работе в Свердловске вели себя довольно сдержанно, а то и вообще старались уйти в сторону. Но я на них зла не держал, никогда, потому что понимал, ещё раз повторю, что рациональное в нашем общении доминирует. И даже кое-кого из них

позвал вновь работать вместе, когда настала пора.

…Вот уже больше тридцати лет я — начальник. Именно так в России у нас называют людей моего, так сказать, социального слоя. Не бюрократ, не чиновник, не руководитель — начальник. Я этого слова терпеть не могу, что-то есть в нем тюремное. Но что делать?!

Быть «первым» — наверное это всегда было в моей натуре, только, может быть, в ранние годы я не отдавал себе в этом отчёта?

Помню, как отвратительно я себя чувствовал, когда из Свердловска меня перевели зав. Отделом строительства ЦК КПСС — мелкая должность в аппарате ЦК, особенно после руководства такой огромной областью. И как совсем иначе задышалось, когда Горбачёв «поставил на Москву». Только в ситуации профессионального напряжения я могу существовать.

У такой работы масса дурных черт. Во-первых, страдает нормальный человеческий быт. Во-вторых, много соблазнов испортиться самому и испортить окружающих. Ну а в-третьих — и об этом как-то мало говорят, — у «первых», как правило, нет близких друзей. Возникает какой-то синдром закрытости, осторожность в общении повышается неимоверно.

Все это и во мне со временем появилось — закрытость, осторожность в общении с новыми знакомыми. И все же друзья у меня есть.

…С Шамилем Тарпищевым мы встретились летом 1987 года в Прибалтике, в Юрмале. Он проводил подготовку сборной страны (был тогда старшим тренером) к матчу с Голландией на Кубок Дэвиса. Пригласил меня на матч, привёз билеты. Мы поговорили о том, почему в нашей стране теннис не развит, почему нет такой популярности, как во всем мире, чего не хватает. Я пригласил его в горком, но он не пришёл, вместо него появился кто-то другой из спортивных руководителей, эта его ненавязчивость мне запомнилась.

Через год опять случайно столкнулись в Юрмале, буквально нос к носу. К тому моменту я уже считался «оппозиционером», со мной многие боялись общаться.

Он со своими воспитанниками играл в футбол на пляже, побежал за мячом и наткнулся на меня, от неожиданности протянул руку. Мы оба обрадовались нечаянной встрече, перебросились двумя словами, он спросил, чем я занимаюсь, сказал: может, в теннис сыграем? Шамиль впервые предложил мне сыграть пара на пару. Я отказался. Я вообще не понял, как он догадался, что я учусь играть в теннис. Мы об этом не говорили, видимо, он заметил, как я стоял и долго смотрел, когда он на кортах нашего санатория учил играть какого-то юношу.

Затем несколько раз сталкивались на «Дружбе», куда Шамиль привозил на тренировку своих ребят. И, наконец, осенью 1990 года, когда он уже был президентом Федерации тенниса (я шутил: вы уже президент, а я ещё нет), я пригласил Шамиля приехать ко мне в Сочи, в отпуск. Потренироваться, поиграть.

Первое, что я оценил в игре на пару, — это потрясающая эмоциональная разрядка. Нет никакой монотонности. Каждый человек раскрывается в игре по-своему, и испытываешь удивительное чувство, когда партнёр понимает тебя с полувзгляда.

Я сразу почувствовал в Шамиле какую-то верную и немногословную мужскую надёжность.

И когда стал президентом, сразу предложил Тарпищеву занять должность советника президента по спорту. Принимая моё предложение, Шамиль отказался от выгодной работы за рубежом, валютных контрактов.

Сколько в нашем спорте было несчастных спортсменов, и выдающихся, и мало кому известных! Сколько изломанных судеб! Не функционер, не чиновник, а бывший профессиональный спортсмен должен взять на себя эти и многие другие проблемы большого спорта.

Шамилю бывает трудно на этой должности. Он иногда теряется из-за незнания нашей канцелярской специфики, незнания психологии чиновников, с которыми ему приходится иметь дело каждый день. Я стараюсь помочь. Не только как президент, но и как друг.

Ходит много слухов о том, что в неформальном кругу, на теннисе или, скажем, в бане, какие-то люди, неизвестные обществу, мрачные анонимы, проникают к президенту, влияют на него, подталкивают к тем или иным решениям.

Эти слухи упорнейшим образом распространяются в народе. Думаю, что не случайно. Используя мою нелюбовь к публичным выступлениям с телеэкрана, кто-то пытается навязать обществу образ слабого, легко поддающегося на нажим политика.

В этой главе я постарался показать, как трудно принимались те или иные глобальные решения. Правильные или нет, но они всегда были результатом тяжелейшего выбора.

Россия. День за днём. 1992 год