Георгий Литвин - На развалинах третьего рейха, или маятник войны
Отвлекшись на факел, мы чуть не стали факелом сами. Второй «мессершмитт» приблизился к нам справа и дал очередь. Снаряд попал в антенну, осколки угодили в кабину, но задели на мне только шлемофон. Рванув пулемет влево, я увидел в каких-то ста метрах выходящий из атаки вверх закопченный желтый самолет с черными крестами. Я нажал гашетку и стрелял, пока пулемет не отказал. Меня прижало к пулемету и вытягивало из кабины. Понял, что наш самолет сбит и падает. Нет, хочется жить! Делаю сверхъестественное усилие и хватаюсь обеими руками за турель. Но вот перегрузка уменьшается: Ил переходит в горизонтальный полет.
Хвостовое оперение разбито, в фюзеляже две пробоины, а земля совсем рядом. Командир сидит согнувшись, но самолет пилотирует уверенно. Мотор работает, кажется, нормально. Коновалов оборачивается и я вижу его окровавленное лицо. Он показывает мне большой палец, что означает: самочувствие хорошее, машина в порядке.
Опять хватаюсь за пулемет. Задержка была из-за разрыва гильзы. Устраняю ее и снова — весь внимание. Ил несется низко над землей в сторону моря, к Балаклаве. Других самолетов группы не видно. Затем Коновалов поворачивает на север, прижимается к горной гряде, стараясь незаметно выйти из опасной зоны.
И тут я заметил два «мессершмитта», идущих вдоль берега со стороны мыса Херсонес. Но тут появляются два Яка. Они еще пока далеко! А «мессершмитты» уже перестраиваются для атаки. Я открыл упреждающий огонь по ближайшему из них. Он прекратил атаку и начал набирать высоту, но тут же был настигнут подоспевшим Яком… Так всегда на войне: только что ты был охотником, а через мгновение становишься дичью. Второй «мессершмитт», не пытаясь искушать судьбу, отвернул в сторону и исчез.
Но пока мы отбивались от немецких истребителей на подбитом, плохо слушающемся рулей штурмовике, оказались в ущелье. Положение, надо сказать, было не из приятных… Справа и слева — горы, впереди — тоже гора. Коновалов проявляет редкое летное мастерство: с минимально возможной скоростью набирает высоту и переваливает через вершину горы буквально в нескольких метрах от нее. Затем разворачивается влево, и мы идем курсом на север.
Над нами все время, как бы подбадривая, барражирует пара Яков. Они сопровождают нас до Симферополя и только потом уходят на свой аэродром. Мимо нас пролетают группы самолетов в направлении Севастополя. Плавно снижаясь, летим в направлении своего аэродрома. Коновалов ведет самолет на самом выгодном режиме, бережет горючее.
Наконец ровное, покрытое зеленью поле, землянка командного пункта, радиостанция, на стоянках самолеты. У КП толпятся люди, видна машина с красным крестом. Коновалов выпускает шасси и идет на посадку, но не садится и уходит на второй круг. Вижу запрет посадки: левая часть знака «Т» завернута — не выпускается левое колесо. Коновалов заходит снова и знаками подает мне команду покинуть самолет с парашютом, но я не решаюсь: прыгать с парашютом мне еще не приходилось.
Коновалов показывает, что будет сажать самолет на одно колесо. Я вцепляюсь в борта кабины: если перевернемся, втайне думаю я, то в самолете у меня больше шансов уцелеть.
Но Коновалов и здесь на высоте: самолет, клонясь все больше влево, бежит по земле и, задев консолью крыла за землю уже на безопасной скорости, разворачивается на 180 градусов и останавливается.
Я бросаюсь к кабине летчика. Коновалов устало откидывается к бронеспинке. Ранение оказалось неопасным, но потеря крови сказалась, и он очень ослаб. На «стартере» подъехал командир полка. Коновалов доложил, что группа задание выполнила: батареи противника подавлены. Были атакованы истребителями, сбит один «мессершмитт».
Выслушав доклад, командир улыбнулся. Затем в обычной для него шутливой манере спросил:
— А что вы там еще натворили? Пришел запрос на ваши фамилии!
Мы переглянулись, а Соколов сказал:
— Ваш бой наблюдали многие. Командование дивизии приказало представить вас к награде.
Я был награжден вторым орденом Славы.
К вечеру 7 мая Сапун-гора была взята нашими войсками. Во время ее штурма прямым попаданием зенитного снаряда был сбит самолет лейтенанта Самаринского, стрелком у которого был сержант Гурьев, мой земляк харьковчанин. Летчики и стрелки, которые видели это, сообщили, что из самолета кто-то выбросился с парашютом, но приземлился в расположении противника.
Во второй половине дня 9 мая начался штурм Севастополя. Остатки немецких войск, стараясь обеспечить эвакуацию, пытались оказать сопротивление на рубеже старого Турецкого вала, который проходил по высотам от Стрелецкой бухты на юг. Большое скопление войск противника наша авиация обнаружила на берегу бухты Казачья.
Группа Илов, возглавляемая лейтенантом Шупиком, подошла к цели. Зенитные орудия, стоявшие на открытом месте и не замаскированные, открыли ураганный огонь. Лейтенанты Кравченко и Козаков с ходу пошли в атаку и бомбами заставили орудия замолчать. В это время остальные самолеты, замкнув круг над целью, штурмовали пытавшихся уйти в море суда с противником. Другие группы штурмовиков сосредоточили огонь на катерах, находившихся юго-восточнее мыса Херсонес. Большинство плавсредств было вскоре потоплено.
9 мая немцы оставили Севастополь, но отдельные группы еще держались в районе бухт Камышовой, Казачьей и на мысе Херсонес.
Вспоминаю вылет 10 мая на уничтожение противника, занятого погрузкой на корабли в Камышовой бухте. Я летел с Коноваловым, который вел группу. При подходе к цели перед нашими самолетами встала стена заградительного огня. Коновалов по радио приказал группе сбросить бомбы с высоты 800 метров. В порту и вокруг скопилось такое огромное количество живой силы и техники, что едва ли не каждая бомба достигала цели. Огонь с земли усилился: небо побагровело от вспышек разрывов зенитных снарядов.
Коновалов, имитируя попадание в его штурмовик, отвернул в сторону, а затем резко развернувшись обратно, прицельно сбросил бомбы. Самолет подбросило вверх — под нами взорвался склад боеприпасов.
Группа возвратилась на аэродром без потерь. А на следующий день — снова вылет, и снова с Коноваловым, на мыс Фиолент. Здесь мы штурмовали пехоту. Немцы вели по нам огонь из всех видов оружия, были попадания в самолет. Я тоже беспрерывно стрелял из пулемета. Были и такие вылеты, когда противник почти не стрелял. В море плавало множество плотов, лодок, других подручных средств, на которых немцы пытались хотя бы отплыть от крымского берега в надежде, что их подберут свои. Можно понять солдат, обреченных остаться на чужом берегу, ожидая расплаты за то, что они сами и их прислужники совершили на крымской земле. Большинство из них не принимали участия в зверствах над мирным населением и военнопленными, и формально солдаты не были виноваты в действиях палачей, но ведь палачи приходят именно вслед за солдатами…
Но вот последний вылет. Вдали от берега виднелся пароход, который, очевидно, отчалил ночью. Когда наша группа приблизилась к нему, мы увидели необычную картину: находившиеся на палубах люди махали нам белыми платками, простынями. Увозят в плен наших!..
Самолеты встали в круг. Командир группы Тамерлан Ишмухамедов приказал не бомбить, передал по радио на КП о создавшейся обстановке.
— Судно не бомбить! — последовала команда. Но и не давать ему уходить на запад. Сейчас подойдут наши торпедные катера…
А через несколько минут команду с КП дополнили:
— Капитан парохода радировал, что они сдаются в плен. Возвращайтесь на аэродром!
К пароходу подошли торпедные катера, он развернулся и пошел обратно в Севастополь. Мы сбросили бомбы в пучину Черного моря и впервые возвратились после боевого вылета, не сделав ни единого выстрела. Война в Крыму была закончена!
В боях за Севастополь мы потеряли заместителя командира эскадрильи капитана Шкребу, его стрелка, сержанта Замая, и кого-то из двух — то ли летчика лейтенанта Самарского, то ли его стрелка сержанта Гурьева. Может быть, обоих. Урон противнику наш штурмовой авиаполк нанес значительный, так как воевать уже научились все: и летный состав, и командование. В Крым была стянута авиация двух воздушных армий. Авиационное наступление было организовано исключительно четко, удары были хорошо спланированы, выполнялись эффективно. Интервалы между группами стали такими малыми, что только отштурмуется одна группа — за ней сразу идет вторая. И так целый день. «Все расписано по нотам; кому, когда, сколько времени быть над целью!» — восхищались летчики. А главное — мы стали настоящими профессионалами.
Началась подготовка к перелету на 2-й Белорусский фронт. Нам предстояли новые бои. Операция по освобождению Белоруссии началась утром 23 июня 1944 года. Всю ночь накануне наступления бомбардировщики дальнего действия громили позиции противника на направлении главного удара. Утром их сменили штурмовики. Наш 43-й гвардейский штурмовой авиаполк наносил удары по отступающему врагу. В первые дни наступления нас, правда не слишком активно, пытались атаковать истребители противника. Один из них, «Фокке-Вульф-190», мне удалось сбить над Могилевом, за что я был представлен к награждению орденом Славы 1-й степени. Это был первый случай в 4-й воздушной армии, когда воздушному стрелку Ил-2 удалось сбить четвертый самолет противника.
