Борис Могилевский - Мечников

— Я оказываюсь пока распространителем и сифилиса и пьянства… Я проглатываю литературу о сифилисе и все, что может содействовать экспериментальному изучению этой милой болезни, — говорил Мечников своим друзьям.

Первые признаки сифилиса появились у шимпанзе через три недели, как и предполагал Илья Ильич. Это был первый в истории медицины случай экспериментального сифилиса у животных. Открывалась блестящая перспектива исследований сифилиса в лабораторных условиях. Исследования эти должны были привести ученого к открытию средства борьбы с сифилисом. Все эти важнейшие события в истории медицинской науки, повторяем, произошли в период, когда еще не был открыт возбудитель сифилиса. Лишь два года спустя после замечательных исследований Мечникова немецкий ученый Шаудин обнаружил у человека микроб сифилиса. Этот микроб, получивший название бледной спирохеты, оказался неуязвимым по отношению к фагоцитам. Мечников выяснил еще один очень важный факт. Бледная спирохета достаточно долгое время остается у места своего внедрения в зараженный организм. Она не сразу расселяется по телу человека. Этот открытый Ильей Ильичом факт толкнул его на поиски средств уничтожения микроскопического врага в месте его первичного внедрения.

Десятки и сотни опытов производили Илья Ильич и его помощники. Рискованные это были опыты, ученый в любой момент мог заразиться опаснейшей болезнью. На глазу Мечникова появилось какое-то красное пятно, оно встревожило ученого. Не занес ли Илья Ильич в глаз яд сифилиса? Надо быть готовым к худшему и предупредить близких о возможной беде. Мечников писал Ольге Николаевне:

«С одной стороны, разум твердил мне, что зараза не могла попасть мне в глаз, а с другой — несомненное сходство с началом болезни у обезьян сильно влияло на воображение. Мне уже представлялся в перспективе прогрессивный паралич (для меня не было бы большего несчастья, как мания величия, столь свойственная этой болезни) и тому подобные мерзости… Шансов заразиться у меня предостаточно…»

Работа близилась к концу. Было найдено средство, способное уничтожить бледную спирохету в месте ее внедрения в организм. Достаточно было вовремя втереть в кожу ртутную мазь, чтобы избавить человека от ужаснейшей болезни.

Десятки опытов применения ртутной мази на обезьянах подтверждали это крупнейшее открытие. На обезьянах! А каков будет результат на человеке?

Молодой сотрудник Ильи Ильича, врач Мезоннев, бескорыстный друг человечества и истинный герой науки, преднамеренно заразил себя сифилисом и затем с полным успехом вылечил его по методу своего учителя.

«Закон жизни»

Однажды в журнале «Вестник Европы» появилась негодующая, полная злой иронии статья Ильи Ильича под названием «Закон жизни». Она посвящалась некоторым философским произведениям Льва Николаевича Толстого.

Мечников с его пламенной верой в безграничные возможности науки, способной, по его мнению, перестраивать не только окружающий мир, но и самую природу человека, никак не мог примириться с философскими и религиозными воззрениями Толстого, которого высоко ценил как гениального художника. Он не мог спокойно читать утверждение Толстого: «Бессмыслица жизни есть единственное несомненное знание, доступное человеку». Эти слова для Ильи Ильича, испытавшего много потрясений в жизни и познавшего радость научного творчества, звучали кощунственно.

Особенно возмущен был Илья Ильич насмешками Толстого над учением Дарвина. «Л. Толстой считает его (дарвинизм) результатом праздных играний мысли людей «так называемой науки» и думает, что от него можно отделаться двумя-тремя шутками (например, вроде приписывания дарвинизму нелепости, будто «из роя пчел может сделаться одно животное») и возражением, «что никто никогда не видел, как делаются одни организмы из других», точно будто наука может ограничиваться только тем, что можно видеть непосредственно глазами!»

В заключительной части «Закона жизни» Мечников писал:

«Против науки и развивающейся под ее влиянием культуры уже не раз раздавались самые страстные протесты. Остановить ее движение они, однако же, были не в силах. Не менее талантливая, чем полемика гр. Л. Толстого, проповедь Ж. Ж. Руссо, действовавшая притом в такое время, когда знание еще пустило меньшие корни, и та не была в состоянии хоть сколько-нибудь заметно затормозить успехи ее.

Нужно надеяться, что и новая проповедь автора статьи «О значении науки и искусства» не окажет большого влияния».

Спор двух великих людей о науке продолжался и в последующие роды. Нужно отметить, что в оценке положения науки при капитализме Л. Н. Толстой во многом был более прав, чем Мечников. Последний игнорировал социально-политические вопросы, старался не видеть противоречий современного ему строя. Толстой же в ряде случаев давал яркую, глубоко правильную критику роли теоретических и прикладных наук, в частности биологических, в капиталистических условиях. «Строй нашей жизни таков, — писал Лев Толстой, — что не только дети, но большинство людей от дурной пищи, непосильной вредной работы, дурных жилищ, одежды, от нужды не доживают половины тех лет, которые они должны бы жить; строй жизни таков, что детские болезни, чахотка, сифилис, алкоголизм захватывают все больше и больше людей».

Однако из этих и подобных им блестящих критических замечаний Толстой делал реакционно-утопические выводы. Он предлагал не бороться за изменение строя, при котором успехи науки и техники, по его же собственному выражению, «только увеличивают власть богатых над порабощенными рабочими и усиливают ужасы и злодейства войн», но отказаться от науки и техники, заняться религиозно-нравственным самоусовершенствованием. У Толстого «Борьба с казенной церковью совмещалась с проповедью новой, очищенной религии, то есть нового, очищенного, утонченного яда для угнетенных масс»[36] — писал Ленин.

Щедрый подарок

Годы проходят в напряженном творческом труде. В лабораторию к Илье Ильичу часто заходят друзья. Особенно часто посещает его желанный гость доктор Ру. Как-то утром Мечников сидел за рабочим столом у микроскопа и держал пробирку с культурой болгарской палочки. На столе было, по обыкновению, тесно. Одна на другой лежали чашки Петри; в специальных стаканах, заткнутые ватой, стояли десятки пробирок с посеянными культурами микробов.

Илья Ильич, задумавшись, смотрел на пробирку и не заметил вошедшего. Повернув случайно голову, он увидел своего друга, поднялся со стула и, протянув руки, сказал: