Александр Жолковский - Звезды и немного нервно: Мемуарные виньетки

Сам я – до статей Цивьяна [25] и боли в кистях – о существовании карпалистики не подозревал и попадавшим иногда в сферу моего внимания карпалистическим прозрениям поражался. Об одном знакомом моя вторая (тогда будущая, потом бывшая, а теперь давно покойная) теща сказала, что он ей не понравился.

– Как?! Такой умный! Симпатичный!

– Я всегда смотрю на руки. У него пальцы короткие, толстые, загнуты внутрь. Такие люди обычно эгоисты и скупердяи – все себе.

Я не нашелся, что ответить, тревожно осмотрел собственные руки и стал пристальнее наблюдать за своим приятелем. Диагноз подтверждался. Что не удивительно – «себе на уме» большинство людей. А у меня и со скупостью проблемы, хотя руки, благодаря диете, пока не скрюченные. Более того, в моем репертуаре есть нечто, такой скрюченности противоположное и, не исключено, вообще уникальное.

Читать я люблю лежа, по возможности на солнышке. Но лежа на спине держать перед глазами книгу трудно. Двумя руками – целое дело, а одной неудобно. Рука, при всей ее хватательности, на такое не рассчитана. Четырьмя пальцами ты держишь обложку сзади, большой палец приходится на сгиб спереди, и книга все время хочет закрыться, особенно, если она в твердом переплете. Так вот, эту проблему я разрешил давным-давно, уже не помню когда. Но помню, что, заметив, как я держу книгу, Таня, во всем требовательная и критичная (в свою карпалистически сознательную маму), посмотрела на меня с уважением.

Как и всякая смена культурной парадигмы, решение задачи просто и состоит в повороте на 180°. Большой палец переносится за корешок, а остальные четыре плотно поддерживают наклоненную к читателю книгу спереди (см. фото).

Теперь, когда мой вклад в сокровищницу мировых карпальных практик имеет шансы быть оцененным по достоинству, признаюсь, что с этимологией я слегка напутал. Carpal – не от carpo, а от позднелатинского carpus, «кисть», в свою очередь, восходящего к древнегреческому karpуs, которое значит одновременно и «плод», и «кисть», почему по-русски соответствующие суставы и называются кистевыми (а не хватательными). Впрочем, греческий глагол karpу означает, в зависимости от залога, как «приносить плоды», так и «собирать». Так что все сходится, и в знаменитом carpe [26] проглядывает человеческая кисть, срывающая виноградную.

Такая живая, гибкая, не скрюченная. А то ведь ни винограда не удержать, ни книги, и горациевским днем останется по-шервински вот именно пользоваться – безо всякого удовольствия.

Антонина Николаевна

Со вдовой Бабеля Антониной Николаевной Пирожковой и их дочерью Лидией Исааковной я познакомился в Москве, в ИМЛИ, в первый день бабелевских столетних торжеств 1994 года. Вышло так, что через пару часов именно я провел их обеих в Дом литераторов, предъявив красную членскую книжку и бросив охранникам в камуфляже сакраментальное «Это со мной».

Мы с Ямпольским как раз закончили книжку о Бабеле, и вечером я ехал сдавать рукопись Марку Фрейдкину, о чем был рад доложить Антонине Николаевне. Потом мы каждый день виделись на конференции по Бабелю в РГГУ, и я проникался все большим восхищением.

К тому времени я уже прочел ее рассказ о жизни с Бабелем и был благодарен ей за издание воспоминаний современников и двухтомника сочинений (с той оговоркой, что если уж что и включать в качестве окончательного варианта, то не многословный «Мой первый гонорар», а лапидарную «Справку»). Но этим дело не ограничивалось. Помимо естественного, по-бабелевски вуайеристского любопытства к русской женщине, с которой он, говоря его языком, «переночевал» более полувека назад так, что с тех пор «она осталась им довольна», интерес вызывала она сама.

Ей было за восемьдесят. Она от звонка до звонка просидела на всех заседаниях, своим молчаливым, но неусыпным присутствием освящая нескончаемые доклады. Нескончаемые в смысле как количества, так и продолжительности. В какой-то момент надзор за регламентом был поручен мне, что быстро привело к конфликту, и я был смещен. Единственный голос в мою поддержку подала Антонина Николаевна: «Пусть он, только помягче!» При всей своей выдержке, она, видимо, хотела попасть домой засветло.

Организационный хаос включал и такие эффекты, как чтение докладов раньше времени, объявленного в программе. Невольно опоздав, я получил возможность на весь зал объявить, что «мине нарушают праздник».

Из-за несоблюдения регламента заключительное заседание затянулось, и приглашенный прочесть на закуску рассказы Бабеля артист-декламатор (Владимир Сорокин?) два часа томился в коридоре в ожидании выхода. Но вот все кончилось, улеглось, было распито шампанское, разъеден торт, все стали прощаться. Я подошел к Антонине Николаевне, мысленно расшаркался, поблагодарил за все и попросил прощения, если чем не угодил.

– Такой живчик! – пропела она, ввинтив мне палец в живот.

Мне было 57, ей 82, Бабелю 100. Это был идеальный треугольник в духе лимоновсколй «Красавицы, вдохновлявшей поэта», мною уже завистливо проанализированной.

В 1995-м я снова оказался в Москве, наша книжка вышла, я позвонил Антонине Николаевне и получил приглашение привезти ее.

У метро я купил букет цветов.

– Ну зачем вы тратились?!

– А вы бы предпочли деньгами?

Спросить мне хотелось главным образом, был ли написан и затем конфискован при аресте роман о чекистах. Она уверенно сказала: нет.

– Почему вы так уверены?

– Потому что он не любил писать…

Через час я стал прощаться.

– Сидите.

Она стала расспрашивать меня о жизни в Америке и советоваться о переезде туда – к получившему работу внуку. Я осторожно сказал, что людям в возрасте отрыв от привычных связей дается трудно.

– Чем Вы будете там заниматься?

– У меня есть дело. Я буду писать мемуары.

– О Бабеле?

– Нет, с Бабелем у меня все закончено. Я прожила свою интересную жизнь.

Она стала рассказывать о жизни инженера по туннелям, работе в горах, если не ошибаюсь, Кавказа, столкновениях с местным начальством, рискованных ситуациях.

Через какое-то время я опять поднялся:

– Не хотелось бы утомлять вас своим присутствием.

– Да ведь говорю-то я.

… В 2004 году, к 110-летию Бабеля, конференция была устроена в Стенфорде. На нее Гриша Фрейдин созвал весь мировой бабелевский синклит, в том числе двух дочерей – от первого и второго браков – и Антонину Николаевну, которая в 92 была по-прежнему бодра и внушительна. Она перебралась-таки в Штаты, где ее возраст ближе к среднестатистическому.

Грустно, девицы

В бытность заведующим нашей кафедрой Джон Боулт, специалист по русскому авангарду номер один, попросил меня открыть лекционный сезон. Я предложил доклад об инфинитивной поэзии, которой как раз начал усиленно заниматься.