Юрий Папоров - Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе

В сентябре 1963 года (этот месяц был весьма плодотворным) Гарсия Маркес убедил своего друга, импресарио и режиссера Альберто Исаака, снять по его рассказу «У нас в городке воров нет» экспериментальный фильм. Сценарий написал сам Гарсия Маркес, адаптировали его Альберто Исаак и Эмилио Гарсия Рьера, тоже друг Гарсия Маркеса. И снимались в картине тоже сплошь друзья писателя: в роли дона Убальдо — Луис Висенс, в роли священника — Луис Бунюэль, в роли игрока в домино — Хуан Рульфо, в роли игрока в бильярд — Хосе Луис Куэвас (ныне известный художник), в роли другого игрока в домино — Карлос Монсиваес (ныне известный писатель), в роли билетера кинотеатра — сам Габриель Гарсия Маркес, в роли специалиста по бильярду — Эмилио Гарсия Рьера, в других ролях — молодой Артуро Рипштейн (сегодня ведущий режиссер страны) и Элеонора Каррингтон, впоследствии известная художница.

Фильм, премьера которого состоялась 9 сентября 1964 года, имел успех. На Первом конкурсе экспериментальных фильмов картина получила две премии: за работу кинооператора и адаптацию.

Летом 1964 года Гарсия Маркесу, снова при содействии Альваро Мутиса, удалось продать права на фильм по повести «Полковнику никто не пишет». Однако съемки фильма не состоялись — не нашлось «кассового» актера на главную роль.

Тогда, в конце того оке года, Гарсия Маркес решил написать собственный сценарий, который назвал «Время умирать». Компания «Аламеда Фильме» купила сценарий и пригласила молодого режиссера Артуро Рипштейна снять фильм под названием «Чарро». То, что сделал со сценарием Рипштейн, окончательно рассеяло иллюзии Гарсия Маркеса в отношении кинематографа и положило конец его работе в кино. Писатель вновь обратился к прозе и «заболел» идеей создания нового романа.

Отец Артуро Рипштейна, владелец «Аламеда Фильме», вынудил сына (ради коммерческого успеха) сделать вестерн, и Гарсия Маркес понял, что настоящая литература и коммерческое кино, воспитанное на худших традициях Голливуда, несовместимы.

До этого Гарсия Маркес, вместе с известным сценаристом Луисом Алькорисой, работал на окладе у крупного киноимпресарио. Ничего из того, что они сделали почти за год, не вышло на экран.

Это тоже повлияло на решение вернуться в литературу. «Итак, стало ясно, что кино не является для писателя „лучшим средством выражения“ его внутреннего мира, который с детства формировался в сознании, и что вряд ли средствами кино он сможет рассказать о том, как дед водил его в цирк и в кинематограф смотреть фильмы с участием Тома Микса[39], а бабушка, с наступлением сумерек, рассказывала истории о призраках, населявших огромный дом в Аракатаке» (28, 427).

— Я не знаю, как ты можешь все это выносить. Я сыт по горло. При одном упоминании о кино меня трясет! — говорил Фуэнтес.

Они лежали на траве у бассейна во дворе большого дома Фуэнтеса на Серрада де Галеано, в престижном районе Сан-Анхеле-Инн.

— Коньо, вот возьму и уеду в Колумбию. Я тоже больше не могу работать сценаристом! Это унизительно! Одни невежды вокруг!

— С другой стороны, Габо, кино нас обеспечивает, а значит, создает нам условия для написания романов. Не забывай, ты обязан сочинить свой звездный роман. Кроме того, благодаря кино у тебя теперь шикарный дом в Сан-Анхеле-Инне.

— Просто я, как дурак, полагал, что именно кинематограф поможет мне выразить то, что я хочу сказать.

— Все дело в отсутствии вкуса у кинодельцов. Они видят в нем не искусство, а только средство обогащения. Вторая причина — это то, что каждый режиссер почему-то считает себя писателем, хотя на самом деле он должен не выдумывать, а лишь воплощать то, что написано в сценарии.

— Знаешь, Карлос, по-моему, я уже созрел для того, чтобы начать мой звездный роман.

— А зачем ты плел Альваро, что пуст, как бутылка из-под виски, что тебе больше нечего сказать?

— Мне было плохо! А потом я сообразил, что хоть бутылка и пуста, но виски-то во мне. У меня полно идей и, кроме того, может пригодиться многое из романа «Дом». Сам по себе он не состоялся, зато послужил мне, как самая полная бутылка лучшего виски. «Палая листва», «Полковнику никто не пишет», «Недобрый час» и «Похороны Великой Мамы» — все это из него!

— Твой Альваро — настоящий друг. Когда он мне рассказывал о том, что ты ему плел, он говорил, что не верит ни одному твоему слову. А ты знаешь, он тут на днях читал мне свои последние стихи. Он — мировой поэт. Мне понравилось.

— Он и прозу неплохую пишет. Пойдем, Карлос, купаться, а то сгорим.

Здесь уместно вспомнить, что много лет спустя Гарсия Маркес утверждал в одном из своих интервью, что первый вариант «Осени патриарха» объемом в триста страниц уже был готов в Мексике, где он прервал работу над этим текстом, потому что принялся за сочинение романа «Сто лет одиночества».

«Знаю, что ты уже много времени работал над „Осенью патриарха“, — читаем мы у Плинио Мендосы в его „Аромате гуайябы“, — но прервал работу над ним, чтобы взяться за „Сто лет одиночества“. Почему ты это сделал? Редко бывает, чтобы писатель прерывал работу над одной книгой ради другой».

«— Я прервал работу над „Осенью патриарха“ потому, что сам как следует не знал, каким он должен быть, и по этой причине мне никак не удавалось погрузиться в работу. А роман „Сто лет одиночества“ был задуман давно, и я не раз уже приступал к нему, по все никак не мог найти нужную тональность, и вдруг верная мелодия зазвучала сама собой».

Альваро Мутис в своих выступлениях и интервью категорически отвергал такую возможность. «Когда ему было написать триста страниц? В Мексике Гарсия Маркесу было не так-то легко, — говорил Мутис. — Он работал в журналах, в двух рекламных издательствах, „Вальтер Томпсон“ и „Причард энд Вуд“, и „пахал“ на киномагната — писал для него сценарии. Кроме того, он сочиняя собственные сценарии, вел открытый образ жизни, много общался с интеллектуальной элитой Мехико. Триста страниц — это не тридцать. И потом, мы были с ним тогда очень близки — Габо просто не мог не сказать мне об этой работе. Мы делились всеми своими планами, я знал обо всем, чем он дышит. И еще одно. Габо был в курсе, что я собирался писать роман о Боливаре и что у меня собрано очень много материала. Разве он не забрал бы его раньше? Но Габо взял его у меня в последний день своего пребывания в Мексике, перед отлетом в Каракас, Лиму и Боготу. За неделю до отлета он сказал мне, что собирается в старой Европе начать новый роман о латиноамериканском диктаторе».