Владимир Сысоев - Анна Керн: Жизнь во имя любви

Здесь, в Березоточах, Анна Петровна надиктовала мужу свои новые воспоминания «Три встречи с императором Александром Павловичем». К этому времени она стала плохо видеть: болезнь глаз – катаракта, – которой страдала её бабушка Любовь Фёдоровна Муравьёва, проявилась и у неё. Эти её воспоминания начинаются словами: «Теперь, когда я ослепла, и мне прочли чрезвычайно замечательное произведение графа Л. Н. Толстого „Война и мир“, где, между прочим, говорится о страстном, благоговейном чувстве, ощущавшемся всеми молодыми людьми к императору Александру Павловичу в начале его царствования, мне так ясно, так живо, так упоительно представилась та эпоха, и воротились те живые, никогда не забываемые мною воспоминания, о которых мне захотелось рассказать».

Анна Петровна всегда с большой теплотой, трепетом и благоговением отзывалась об Александре I, буквально обожествляя его. Она даже ставила ему в заслугу михайловскую ссылку Пушкина. «Я полагаю, – писала Анна Петровна ещё ранее, в „Воспоминаниях о Пушкине“, – что император Александр I, заставляя его жить долго в Михайловском, много содействовал развитию его гения. Там, в тиши уединения, созрела его поэзия, сосредоточились мысли, душа окрепла и осмыслилась».

«Три встречи…» были напечатаны в журнале «Русская старина» (№ 3 за 1870 год) со следующим комментарием редактора: «Приведённый рассказ сообщён нам по поручению его составительницы Анны Петровны Марковой–Виноградской, в первом замужестве генеральши Керн, рождённой Полторацкой. Госпожа Керн была предметом любви Пушкина, и этой страсти русская литература обязана несколькими прелестными стихотворениями, таковы: „Я помню чудное мгновение…“, „Я ехал к вам. Живые сны…“ и нек. др. … Печатая ныне рассказ г–жи Марковой–Виноградской (Керн), мы не позволили себе смягчить тот порывистый, полный неостывшего увлечения тон, которым проникнут весь рассказ; уже сам по себе, помимо некоторых, хотя и мелких, но небезынтересных подробностей для обрисовки русского общества двадцатых годов, самый этот тон рассказа ныне преклонных лет представительницы тогдашнего общества весьма характеристичен».

Редактор журнала Михаил Иванович Семевский заплатил Анне Петровне 30 рублей. «Какая была радость», – отметил в дневнике Марков–Виноградский после получения денег. А в октябре 1870 года она продала Семевскому за 45 рублей самую дорогую свою реликвию – девять писем Пушкина, хранившихся у неё. «Думал ли Пушкин, – писал супруг Анны Петровны, – что его поэтическая, исполненная чувства и игривого остроумия любезность поможет предмету его на старости лет сшить себе кое–что и купить вина и лакомств?» Между прочим, Александр Васильевич далеко не лестно отозвался об издателе в своих записках: «Упомянутый выше Семевский кажется мне очень ловким литературным аферистом. Он хватает где только может исторические материалы и печатает их с весьма жидкими комментариями и собственными замечаниями и указаниями, понижающими иногда ценность материалов и выставляющими исторические лица в свете не совсем верном». Письма Пушкина Анне Керн были напечатаны в 1879 году в XXVI томе журнала «Русская старина», а их подлинники долго хранились в архиве Семев–ского. После смерти вдовы Михаила Ивановича Е. С. Семевской они были проданы на петроградском антикварном рынке.

В октябре 1870 года Анна Петровна заканчивает работу над своими последними воспоминаниями «Сто лет назад». Согласно пометке на первом листе рукописи, хранящейся в Рукописном отделе Пушкинского Дома, начала она их писать ещё собственноручно в феврале 1870 года, причём эпиграф взяла из трагедии Пушкина «Борис Годунов»: «Ещё одно, последнее сказанье – и летопись окончена моя…» Первоначальный вариант в дальнейшем дополнялся, обрабатывался и переписывался начисто уже Александром Васильевичем.

«Целые два месяца я писал, – отметил Марков–Вино–градский 22 октября 1870 года, – писал сначала под диктовку воспоминание моей доброй старушки А[нны] П[етров–ны], потом переписывал его и, наконец, усиленно работал над своими „Записками“. Так устал, что несколько дней не мог взяться ни за перо, ни за книгу». А на следующий день, 23 октября, появилась новая запись в дневнике: «Моя старушка послала вчера в „[Русскую] старину“ воспоминания о своём детстве». Они не были напечатаны там, а появились только в 1884 году в журнале «Радуга» в 18, 19, 22, 24 и 25–м номерах, а затем – с незначительными, главным образом стилистическими, поправками – под названием «Из воспоминаний о моём детстве» были перепечатаны в «Русском архиве» (№ 3 за 1884 год).

Уже в начале этих воспоминаний Анна Петровна изложила свой взгляд на место детского воспитания в формировании личности: «Не думайте, почтенный мой читатель (если я удостоюсь такового иметь), что начало ничего не значит; напротив, я убедилась долгим опытом, что оно много и много значит! Роскошная обстановка и любовь среды, окружающей детство, благотворно действуют на всё существо человека, и если вдобавок, по счастливой случайности, не повредят сердца, то выйдет существо, презирающее всё гадкое и грязное, не способное ни на что низкое и отвратительное, не понимающее подкупности и мелкого расчёта. Дайте только характер твёрдый и правила укрепите; но, к несчастию, пока все или почти все родители и воспитатели на это–то и хромают; они почти сознательно готовы убивать, уничтожать до корня всё, что обещает выработаться в характер самостоятельный в их детях. Им нужна больше всего покорность и слепое послушание, а не разумно проявляющаяся воля…»

Многие фрагменты «Из воспоминаний о моём детстве» воспроизводились в тексте нашей книги, и мы не будем останавливаться на них подробно. Завершались же мемуары Анны Петровны выстраданной фразой, относящейся к её первому замужеству: «Моё несчастие в супружестве не таково, чтобы возможно его писать теперь, когда я уже переживаю последние листки моего собственного романа и когда мир и всепрощение низошли на мою душу, а потому я этим и кончу своё последнее сказание…»

Весной 1870 года Марковы–Виноградские побывали в тверском имении Львовых Митино, где встречались с многочисленной роднёй. 14 мая, возвратившись в Лубны, Александр Васильевич пишет Татьяне Александровне Бакуниной: «Проколесив из Митина через Ковно, Киев, мы теперь на родине – в Лубнах. Живём тихо, мирно, дочитываем последние страницы собственного романа. Жена, хоть и очень постарела и весьма плохо видит, но кое–как держится, благодаря живительному воздуху Украины. <…> Я порядочно себя чувствую… продолжаю заниматься понемногу педагогикой… оба мы живём книгами… в них наши радости и горе…»[77]