Эльга Лындина - Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

2004 год стал для Анны Михалковой в чем-то переломным. Разумеется, художественные итоги невозможно очертить какими-то временными рубежами, в любом случае они будут относительны. И все же первое десятилетие работы в кино вывело Анну Михалкову в лидирующую группу нового актерского поколения. Наверное, еще и потому, что она никогда не боялась рисковать. Она обрела опыт. Она «умудрилась душой», что стало очевидно в ее двух новых ролях: Катерины в картине Дмитрия Месхиева «Свои» и в 2006 году – Нины в фильме Авдотьи Смирновой «Связь». Любопытно, что признали Михалкову и критики, ранее не прощавшие ей принадлежности к ее семье. Вот цитата из статьи одного из таких авторов: «К тому, что Анна Михалкова теперь не только часто появляется на экране, но даже играет главные роли, трудно привыкнуть (?! – Э.Л. ). Это и сегодня может показаться случайностью, но…»

Нет смысла вступать в полемику с подобной оценкой, даже несмотря на «но», видимо означающее, что Михалкова заслужила право на главные роли. Талант ее столь безусловен, неординарен и ярок, что актриса не нуждается в защите, ее творческие потенции сегодня вне сомнений. Критик объективный мог бы заметить, что многое проявилось уже в ранних ролях Анны, но, к сожалению, объективность все больше и больше становится раритетом в аналогичных ситуациях.

Именно потому актрисе нелегко далось ее становление в профессии: Михалкову многие рассматривали под особым углом зрения, что она сумела достойно пережить и преодолеть. Работа в картине «Свои», отмеченная серьезными премиями, сегодня выглядит рубежной. Кстати, после роли Катерины в «Своих» критики, рецензенты активно заинтересовались, насколько близка Анна в профессиональных исканиях своему отцу?

Вопрос киноведа: «Вы ощущаете в себе родительские гены?» – «Да, и меня это даже трогает. Хотя до какого-то возраста я от этого открещивалась. Но ведь гены все равно пробиваются какими-то странными проявлениями, и чем дальше, тем больше. Давно же замечено, что с возрастом дети все сильнее походят на родителей – кто на отца, кто на мать. Конечно, все это я пыталась анализировать, потому что бессознательно воспроизводить родительские стереотипы – значит не быть собой.

Сначала мы все считали, что нас родил папа, а мама при этом не присутствовала. Казалось, мама – это такой инкубатор, и все. Только теперь я понимаю, что этот образ отца-вседержителя, хорошего семьянина и главы клана в значительной мере заслуга мамы. Она этот образ если не создала, то всегда поддерживала и сумела не развенчать. А гены иногда вылезают просто чудовищно – не знаешь, как с этим бороться. То есть хорошие родительские проявления ты воспринимаешь как должное, а вот когда плохие, тут же говоришь себе: это во мне папа, а вот это – мама…»

Во всяком случае мощный актерский дар отца его дочь унаследовала, в том числе и многогранность его. Достаточно сравнить три роли Анны, сыгранные почти одновременно, две уже упомянутые – Катерина в «Своих» и Нина в «Связи», добавив к ним великолепную Людочку, персонаж второго плана в фильме Кирилла Серебренникова «Изображая жертву».

Существует некая дежурная фраза в очерках об актерах: «Ему (или ей) тесно в пределах роли». Но Михалковой действительно тесно в пределах «Связи», сжатых автором сценария и режиссером Авдотьей Смирновой до границ однозначной мелодрамы. Прямые, предсказуемые попадания фабульных ходов. Уныние откровенных параллелей в судьбах героев, и главных, и второплановых. Отчасти спасают Смирнову – подчеркиваю: отчасти – актеры Михалкова и Михаил Пореченков. С другой стороны они как бы неумышленно обнаруживают профессиональное неравенство режиссера рядом с ними.

Нина у Анны Михалковой прежде всего абсолютно естественный человек. Но безжалостно включенный в обыденную жизнь обстоятельствами, загнанный ими, обреченный все время существовать по скучным правилам игры. Игры для всех, пусть в разных вариантах. В Нине скрыт запас громадной жизненной силы… которая, в общем, никому не нужна. Может быть, нуждаются в малой толике ее муж, художник-неудачник, и их сын-подросток. Но опять-таки в определенных пределах, узаконенных и нерушимых.

Этот запас лавиной вырывается наружу после встречи с Ильей, владельцем оружейного магазина. Илья живет в Москве. Нина – в Петербурге. Илья, как и она, замкнут неписанным регламентом повседневности, заранее очерченными буднями. Даже поездки за город, на охоту, в сугубо мужской компании, они тоже «запротоколированы». И приятели его, как и он, застыли в этом «протоколе».

Внезапно вспыхнувший роман – как отдушина. Роман вырывает Илью и Нину из скудной в чувствах, эмоционально обнищавшей жизни. Им кажется, что они очутились в давно забытой молодости, они бунтуют против размеренности, повседневности, скуки, выцветших тонов окружающего мира.

Интересен, думается, комментарий самой актрисы к этой роли: «Я очень благодарна ей (Авдотье Смирновой. – Э.Л. ) за то, что она дала мне возможность сыграть роль, для меня не предназначенную.

Вы думаете, я не понимаю, что мой образ не для таких историй? В понимании нашего времени это сюжет не про меня. Он для такой тонкой, нервной, изломанной женщины вроде Ренаты Литвиновой. Но, может быть, для фильма и лучше, что Дуня взяла меня, потому что Рената – исключение, а таких, как я, – большинство».

Актеры с каким-то счастливым упоением играют любовные сцены. Одна из лучших в гостинице, когда из двух кроватей они сооружают общее ложе. «Будь готов!» – «Всегда готов!»… шутливые пионерские команды резонируют их душевному состоянию, как и желтые носочки, которые Нина вплетает в косички. Юность, счастье, полет… Но в глубине души Нина знает, что все это разом оборвется.

Великолепен драматический выплеск неосознанной боли в танце Нины, в полетной легкости ее стройных ног, в зазывных движениях, в почти физическом блаженстве от того, что она любима, любима, любима… Эту высоту Михалкова берет, кажется, без особых усилий. С необыкновенной простотой и правдивостью, данной ей природой.

Меж тем любовь уходит, истекает. Поначалу незаметно. Но вот уже раздается слабый звук капель, он становится звучнее, чаще. Параллельно встречи Нины и Ильи обретают некий ритуальный оттенок, предвещая ту самую жесткую очерченность, от которой оба бежали. Это поездки друг к другу, безликие гостиничные номера, ночь и утро, когда надо спешить домой, там лгать, таиться, причинять боль близким. И все уже так привычно в любимом Илье: перепады от ласки к агрессии, внезапные уходы в себя. Все возвращается на круги своя, только с другим партнером.

Нина не уйдет от мужа. Совесть не позволит бросить его, у которого и без того жизнь не сложилась. Михалкова приближается к одному из своих любимых мотивов: мужчина для ее женщин сродни их взрослому ребенку. Она напоминает об этом, когда стрижет ногти мужу – осторожно, бережно, словно своему дитяти. Стрижет, сдерживая рыдания, потому что с неумолимой ясностью понимает в эти минуты: все кончается у нее с Ильей.