Сергей Михеенков - Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941-1945

Когда майор Лудильщиков погиб, прибыл этот капитан. Офицеры мало общались с ним. А после первых боев и вовсе стали сторониться, избегать общения с ним. Подшучивали: мол, с прибытием южанина тепла в батальоне не прибавилось… На должности командира батальона капитан Утешев пробыл до конца февраля 1945 года. Вроде бы получил еще один орден. О причине его убытия из полка никто из офицеров ничего толком не знал. Никто и не заметил его исчезновения из полка. Как будто его у нас никогда и не было.

Лично мои отношения с капитаном Утешевым не сложились с самого начала. Да их, честно говоря, и не было, отношений. На взводных комбат посматривал свысока. Всегда ему казалось, что мы что-то утаиваем от него, покрываем проделки своих солдат, что критически относимся к его приказам и распоряжениям. В общем-то так оно и было. В нас, взводных лейтенантах, офицеров он не видел. Но и к солдатам и сержантам относился не лучше. Во время неоправданных, плохо подготовленных атак батальон нес большие потери.

А пока мы стояли перед Киш-Веленце. И комбатом у нас был капитан Утешев.

Каждое наше утро начиналось с артобстрела из-за озера. Немцы снарядов не жалели. Иногда создавалось такое впечатление, что они готовились к очередному отходу на запасные тыловые позиции и, чтобы не вывозить штабеля со снарядами, решили израсходовать их по назначению. Потому что на новые позиции снаряды уже завезены в достаточном количестве. Снаряды рвались по всей площади до самых животноводческих помещений. Такие утренние обстрелы длились всегда около часа. Артобстрел – это жуткое дело. Пережить его всегда было тяжело. Нервы напрягались до крайности. Привычка привычкой, но вот летит очередной снаряд, и ты лежишь на дне окопа, скорчившись, поджав колени к животу, и думаешь: ну, вот моя смерть летит… Во время этих обстрелов двое автоматчиков получили ранения. Мы их отправили в Гардонь. Там располагался батальонный медпункт.

Немецкие артиллеристы не давали нам покоя и ночами. С перерывами в 10–15 минут выпускали очередную серию по два–четыре снаряда. Правда, некоторые из них пролетали в глубину нашей обороны, рвались где-то позади. Мы вначале подумали, что пристреливаются к позициям наших ПТО. Но ни одного снаряда в расположении наших артиллеристов не упало. В основном снаряды рвались перед нашими окопами. Это изматывало нервы, мешало сну. Солдат на передовой восстанавливает силы сном и пищей. И то и другое достается ему в ограниченных количествах. В окопе особо не разоспишься. Да и котелок каши, как его на раздаче ни наполняй, все равно больше солдатского котелка не станет.

В ночь с 13 на 14 декабря немцы, видимо, решили разделаться с нашим взводом и освободить дорогу.

Уже стемнело. Мы выставили посты. Взвод залег на отдых. Вдруг из-за озера необычно густо наш участок накрыло снарядами. Земля затряслась. Окопы стали осыпаться. Стрелял тяжелый калибр. Стало понятно, что этот внеочередной налет не к добру. Я передал по цепи:

– Приготовить оружие!

Смотрю, за брустверами замаячили тени в касках. Солдаты всматривались в темень балки, прислушивались. Никто уже не спал. Вскоре над немецкими окопами взлетели две ракеты – красная и зеленая. Очевидно, одна для артиллеристов – прекратить огонь. А вторая для пехоты – сигнал к началу атаки.

В ушах стоял шум, звон. На шинелях и плащ-палатках лежали комья земли. От них противно несло тротиловой вонью.

Заработали немецкие пулеметы. Я заметил их вспышки – по флангам. Не прошло и минуты, как на той стороне балки показалась пехота. Вот они подбежали к ручью и начали набрасывать щиты, сбитые из досок. Гатили топкие места. Приготовились основательно. Они растянулись по всей длине ручья. Видимо, за первой цепью должна была пойти вторая, и она сейчас ждала своей минуты вверху, в окопах. Самое время открыть огонь по первой.

– Взвод! Огонь! – закричал я.

И сразу же – лавина огня! Заработал и «Максим» сержанта Кизелько.

Мы остановили их перед самым ручьем, где они начали накапливаться. Те, кто успел дойти по брошенным щитам до середины ручья, ринулись назад. Многие падали в воду и топь. Послышались вопли раненых и умирающих. Они ушли, побросав даже раненых.

Бой длился всего несколько минут. Пять или шесть. А может, даже меньше. Я не засек время. Не до того было. Посмотрел на часы, только когда на той стороне никого, кроме убитых и раненых, не осталось. Диск автомата был пуст.

– Как мы им! А, лейтенант? – цокал языком Петр Маркович. – Ишь полезли… со своим стройматериалом…

Ночью их санитары подошли к краю балки и закричали нам:

– Иван! Не стреляй!

Они хотели забрать раненых и трупы убитых. Но автоматчики отогнали их несколькими очередями. Я видел, как санитары бегом вернулись к своим окопам. Больше они не появлялись.

Утром мы насчитали двадцать два трупа. Это им за погибших и искалеченных ребят из третьей роты! За старшего лейтенанта Моисеева! За лейтенанта Балобуркина! День они пролежали возле ручья. Кое-кто из моих автоматчиков порывался сползать вниз за трофеями. Но я не разрешил.

Наступила следующая ночь. Снова на бруствере замаячили тени. В руках сложенные носилки.

– Иван! Не стреляй!

Разговаривать мы с ними не стали. Но я передал по цепи, чтобы огня по похоронной команде не открывали. Стрелять только в том случае, если кто-то перейдет ручей или с той стороны прилетит хотя бы один снаряд. Мы хорошо слышали, как они возились возле ручья. Никто из моих автоматчиков не выстрелил. Молчали и батареи за озером. Нас устраивало это перемирие. Я приказал выставить наблюдателей и ложиться на отдых. Это была первая ночь, когда солдаты смогли выспаться.

Утром 15 декабря в немецких окопах за балкой появились венгры. Мы сразу заметили смену. Как только рассвело, над брустверами замелькали темно-бежевые шинели. Немцы же своих пехотинцев отвели метров на сто в глубь обороны, во вторую линию.

Венгры вели себя беспечно. Ходили, гремели чем-то, громко разговаривали. Стрельбы с их стороны вначале не было. Но вскоре в их окопах появились немецкие унтер-офицеры, и сразу же открыли огонь немецкие пулеметы, стоявшие на флангах. Пулеметные расчеты в венгерских порядках были немецкие. Вслед за винтовками, вяло поддерживая их огонь, редко хлопали винтовки венгров. Но вскоре немецкие унтеры уходили во вторую линию, и за балкой все затихало. Союзники были уже не те. Венгры тут же начинали заниматься кулинарией. Жарили картошку, сало, мясо. Ветер доносил до нас запахи их кухни. Из окопов поднимались дымки. Признаться, этот запах хоть и был запахом чужого обеда, но он все-таки раздражал меньше, чем запах трупов с нейтральной полосы.

Когда венгры появлялись на открытых местах или на склоне возле ручья, мои автоматчики открывали огонь. Пусть знают свое место.