Николай Кузьмин - Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо

«Как к ним обращаться? Господа? Нелепо. Товарищи?.. Вот положеньице-то!»

Его разглядывали молчаливо, выжидающе. Это еще что за птица? Но, видимо, что-то в нем сказало им, выдало в нем недавнего офицера. Однако — солдатская шинель? Интерес нарастал, уже не было ни одного, кто остался бы равнодушным.

На миг подумалось о том, что сзади, за спиной, — те двое, с лестницы, что разглядывали его, пока он приводил себя в порядок. Впрочем, всякая опасность им исключалась с самого начала!

— Позвольте представиться — Лазо!

И, что случалось с ним чрезвычайно редко, сам ощутил свою неистребимую картавость. Все-таки удивительно, почему белогвардейская контрразведка не обратила внимания на эту характернейшую примету, на этот его изъян? Но теперь уже поздно!

Оказывается, имя его было известно не только среди своих. Любопытство сменилось изумлением, затем поперла ненависть, — тяжелая, сословная, накопившаяся.

— Мер-рзавец!.. Жидовский комиссар!.. Пр-редатель!

Внизу, на первом этаже, суматошно хлопнула входная дверь. Не иначе запаниковал Сорока. Зря, абсолютно зря. Хоть удерживай его! Ну поорут, ну выкричатся. А что им еще остается делать?

«А лица есть приятные, интеллигентные. Хотя бы вон тот гардемаринчик. Мальчишка же совсем! Шея тоненькая, смешной хохолок на голове… Где-то, наверняка, ждет мать, не спит ночей, переживает…»

— Послушайте, как вас… — задиристо выкрикнул смешной гардемаринчик, и его юное безусое лицо залилось краской гнева. — Не знаю даже, как вас теперь называть. Офицером мы вас считать не можем… Господин комиссар! А понятие о чести мундира вы еще не забыли? Или съели ее с чесночной колбасой?

Мальчишка пыжился изо всех сил, и Сергей Георгиевич не сводил с него иронического взгляда. Однако он чувствовал, что его ответа ждут все, кто находился в дортуаре.

— Представьте себе, молодой человек, что не забыл. О чести мундира я помню и буду помнить всегда. Но вот вы! Посмотрите на порт. Каких там только флагов нет! Кому из этих иностранцев теперь принадлежит ваша честь? Японцам? Чехам? Американцам? Англичанам? А мы никого из них не звали и никого звать не собираемся. Мы справимся с врагами России своими силами. И мы останемся здесь, в своей стране. А вы? Куда вас увезут? Где вы окажетесь? В Америке? В Японии?

Едва он начал говорить, крики как обрезало. Правильно он сделал, что пришел. Люди в отчаянии, — сидят на самом краешке родной земли, перед обрывом в океан. Где, где спасение?

Снизу застучали бегущие шаги, — множество ног. Напрасно! Ничего страшного не произошло… Не оборачиваясь, Сергей почувствовал изумление возникшего на пороге комнаты фельдфебеля. Тишина, напряженное внимание, боязнь пропустить хоть слово…

— За кого же вы, русские люди, молодежь русская? Вот я пришел к вам один, невооруженный. Можете взять меня заложником, убить можете… Перед вами Владивосток — этот чудесный русский город, последний на вашей дороге. Вам некуда отступать: дальше чужая страна, чужая земля и солнце чужое… Нет, мы, революционеры, русскую душу не продавали по заграничным кабакам, мы ее не меняли на заморское золото и пушки. Мы не наемники, мы собственными руками будем бороться за родину, против иноземного нашествия! Мы грудью защитим нашу землю! Вот за эту русскую землю, на которой я сейчас стою, мы умрем, но не отдадим никому!

Потухли бешено горевшие глаза, опустились головы. Сергей разворошил на груди застегнутую на все крючки шинель — становилось жарко. Он обратил внимание на плечистого офицера, стоявшего в несвежей нижней рубахе и измятых галифе с лампасами уссурийского казака. Всей горстью офицер раздумчиво взял себя за подбородок, затем повернулся, пошел в глубь комнаты, пропал за спинами товарищей. В глубокой тишине прозвучал недоуменный голос гардемаринчика со смешным хохолком на голове:

— Какой же выход?

Сергей оглянулся. Усатый фельдфебель стоял в дверях один, строго опустив по швам руки. Он дожидался, чтобы проводить гостя, показать дорогу.

— У вас есть знания, у вас есть молодость, — на прощание сказал Лазо. — Не хватает одного: желания помочь своему народу. Подумайте! Мне сейчас некогда. Я должен сегодня же, сейчас вернуться в город… Но здесь, на Русском острове, много людей, которые вам помогут. Прошу вас об одном: одумайтесь, пока не поздно. Народ еще простит вам ваши грехи, но если вы оставите родину в такой трудный час, прощения вам уже не будет. Подумайте!

И, быстро повернувшись, он вышел. Фельдфебель в дверях еле успел уступить ему дорогу.

Они спустились вниз. Сзади царило глубокое молчание. Сергей Георгиевич рванул дверь и содрогнулся от озноба. Какая стужа! И он представил себе обратный путь в город через весь залив.

— А проняло их! — с удовлетворением заметил усач фельдфебель. — Что вы, товарищ командующий, видно же сразу!

Он стал уговаривать остаться и отдохнуть. Сергей ужаснулся: ни за что на свете! Что-то сейчас происходит в городе? Ему казалось, что он потерял счет времени и выключился из событий. Нет, нет, скорей туда, к товарищам!

— Одного вас не отпустим, товарищ командующий, — заявил усач фельдфебель. — Сейчас дадим вам еще одну шинель и вторые портянки. Эдак без ног можно остаться!

Покуда бегали за шинелью, Лазо разговаривал с солдатами. Лицо приземистого ефрейтора показалось ему знакомым. Тот ухмыльнулся:

— А мы с вами в бане вместе были, товарищ командующий. Помните конференцию?

Не удержавшись, Лазо расхохотался. Разом всплыло в памяти, как он поначалу возражал против передачи власти земской управе и этот вот ефрейтор его поддерживал. Выходит, вместе ошибались!

Стянув сапоги, Сергей Георгиевич ловко навернул вторые портянки. Усач фельдфебель заботливо накинул ему на плечи еще одну шинель.

— Теперь не продует!

Получив двух провожатых, Лазо отправился в обратный путь. При быстрой ходьбе он рассчитывал к утру быть на месте, в штабе.

В дополнение приказа № 90 о всеобщей забастовке приказывается вам в 6 ч. утра завтра, 31 января, через товарищей электромонтеров прервать телефонное сообщение в городе. Завтра, 31 января, непрерывно поддерживать связь с электромонтерами, чтобы по первому требованию восстановить действие телефонов.

Кажется, предусмотрено все. Забастовка, как и в начале этого месяца, должна парализовать жизнь города. Войска тем временем станут занимать вокзал, штаб крепости, телеграф, банки и Народный дом, где, по последним сведениям разведки, засела личная охрана генерала Розанова. Сопротивления как будто не предвидится. Гарнизон крепости Владивосток полностью на стороне восставшего народа — результат долгих месяцев упорного труда.