Жан Маре - Парижские тайны. Жизнь артиста

Дружба Жана по-прежнему помогает мне жить. Мы стараемся видеться как можно чаще. После одного моего визита Жан написал письмо, опечалившее меня.

Мой Жанно!

После твоего ухода я пережил ужасный приступ тоски и одиночества, против которого даже столь мудрое сердце Дуду[41] ничего не могло поделать. Ты был прав, сказав, что “эти визиты невыносимы и что нам нужно жить вместе”. Когда ты уходишь, мне кажется, что я падаю в одну пропасть, а ты в другую. И я все время думаю, можно ли решить эти сложные проблемы в эпоху беспорядка и жестокости.

Ты забыл свои меховые перчатки. Я забрал их к себе в комнату и целовал, сдерживая рыдания. А тут еще этот чертов грипп совершенно деморализует меня. Заставляю себя превозмочь желание все бросить.

Обнимаю тебя изо всех своих слабых сил.

Он писал и из Испании.

Вот я и в Испании, где не думал уже больше побывать. Снова нас разделяют эти жестокие километры, хотя мы должны были бы всегда быть друг подле друга. Чем дальше, тем больше печалит меня эта разбросанность людей и лиц, теряющихся в тумане. Что до меня, то я переживаю другую драму, и она еще хуже, поскольку ничто не может разорвать связывающую нас нить, и я ощущаю ее болезненное натяжение.

Расскажи мне немного о ролях Понтия и Марса. Я уединюсь на Марбелле, чтобы продолжить свой труд по египтологии. Это странный винегрет, состоящий из очень небольшого количества постоянно возвращающихся идей и слов, которые не спасут меня от моего одиночества.

Я люблю тебя, мой Жанно. Обнимаю тебя.

Я уезжаю в Италию сниматься в «Понтии Пилате» у американского режиссера Ирвинга Раппера. Жан Кокто написал мне туда. «Может быть, ты сможешь не приговорить Христа и не умыть руки. Попытайся, поскольку прошлое, настоящее и будущее не существуют».

Во время съемок этого фильма со мной произошло любопытное приключение. Я снимал в тридцати километрах от Рима, в Альбано, прелестный домик среди виноградников. Я возвращался туда каждый вечер. Как-то ночью я выехал из Рима. На дороге голосовал мальчик. Я остановился. Ему нужно было в Неаполь.

– Я еду только до Альбано.

Мальчик все-таки сел в машину. Ему не больше двенадцати лет, может, меньше. Маленький, тщедушный, он держал под мышкой завернутый в газету пакет.

– Твои родители разрешают тебе голосовать на дороге ночью?

– У меня нет родителей. Моя мать умерла.

– А твой отец?

– Он в тюрьме за то, что убил мою мать.

Всего две фразы и – целая трагедия. Он сицилиец. Бежит от общественной «опеки» в Сицилию. Очень гордый, он рассказывает свою печальную историю, не позволяя себе расплакаться. Мальчик худенький, некрасивый и болезненного вида. Не будет ли справедливым усыновить этого ребенка, с которым судьба обошлась столь жестоко?

Я проехал Альбано не останавливаясь. У меня не хватило бы бензина до Неаполя и не было с собой необходимой суммы. Я остановился у заправочной, залил полный бак, отдал оставшиеся деньги мальчику и поручил его заправщику, попросив найти машину, которая довезет его до Неаполя.

– Ты знаешь, кто этот месье? – спросил заправщик у мальчика.

– Нет.

Тот объяснил ему. Но на мальчика это не произвело никакого впечатления.

Я попытался узнать его фамилию, узнать, где я могу его найти. Он молчал. Я вернулся в Альбано очень опечаленный, испытывая почти что угрызения совести.

На следующий день я рассказал обо всем своим итальянским коллегам. Но они не советовали мне разыскивать мальчика, а тем более усыновлять. Если отец убил мать по малоблагородным причинам, мальчик должен, в свою очередь, убить отца, когда тот выйдет из тюрьмы.

20

Я незаконно вошел в этот мир, поскольку, когда я родился, моя мать отказалась меня видеть. У меня, возможно, ненастоящий отец. Ненастоящие дяди, ненастоящий крестный, ненастоящие адреса и фамилии. В довершение мне предстояло иметь ненастоящего сына, стать ненастоящим дедом и ненастоящим свекром. Моя судьба так распорядилась мною.

Как-то вечером почти помимо воли я направил свою машину к бару, расположенному вблизи Марн-ля-Кокет. Там я встретил малознакомого человека. Он пристал ко мне и потащил в другой бар, в Париже. Он спросил моего разрешения пригласить за наш столик молодого цыгана. Я неохотно согласился. Он оказался еще совсем ребенком, одетым почти в лохмотья, с копной спутанных длинных волос, полными губами, живым и гордым взглядом. В первый момент он показался мне некрасивым. Он молча стоял перед нашим столиком. Человек, с которым я пришел, обращался с ним так, словно он был выставлен на продажу. Цыган побледнел. В его глазах я увидел желание убить моего спутника. Мне стало стыдно. Стыдно за него, стыдно за себя. Наверное, этот юноша думает, что у нас с моим спутником одинаковый образ мыслей (позднее он признался, что действительно хотел дать в морду тому человеку и сдержало его только мое присутствие).

Я усадил его, завязалась беседа. Я расспросил, чем он занимается, что любит, что хотел бы делать.

Его зовут Серж. Отца нет. Ему девятнадцать лет. Живет на средства, добываемые скорее опасными путями. Я говорю с ним не как моралист, а как друг, пытаюсь доказать, что увлечение своей работой – самый надежный способ стать счастливым, что представители его нации обычно талантливы. Пусть ищет и найдет то, что заинтересует его больше всего.

– Ничто, – ответил он мне, – разве что ваша профессия.

Говорят, что люди, рожденные под знаком Стрельца, обладают даром понимания и даже способностью ставить себя на место другого человека. Я обладаю этим даром, что часто создает трудности для меня самого.

Мне легко поставить себя на место Сержа: помогают воспоминания детства.

– Ты везучий?

– Нет.

– С сегодняшнего дня ты не должен больше так думать. Я докажу, что ты везучий.

В фильме «Фантомас» Жан Маре сыграл сразу несколько ролей: Фантомаса, журналиста Фандора, Лорда Шелтона и подсадного тюремщика

Я мог, умел привлечь удачу. Смогу ли я принести удачу этому ребенку?

– Послушай, я никогда не давал уроков. Но я могу дать тебе ровно столько, сколько нужно, чтобы ты поступил на регулярные курсы. Для меня это тоже будет полезно, поскольку, когда обучаешь кого-то, сам узнаешь столько же, сколько обучаемый.

Серж иногда приезжал в Марн, и я с ним работал. Однажды, когда он был у меня, зашел Ирвинг Рэппер, мой режиссер из «Понтия Пилата», и подарил мне ларчик из тисненой кожи, который он привез из Италии. На следующий день я должен был отправиться в поездку по Польше, России и Румынии. Я попросил Сержа быть осторожным и не совершать опрометчивых поступков в мое отсутствие. Зная, что ему не на что жить, я хотел немного помочь ему материально. Но он отказался.