Александр Коржаков - Борис Ельцин: От рассвета до заката
До выборов оставалось месяца три. Президент нервничал и чрезмерно «расслаблялся». После очередного «расслабления» Таня пришла ко мне в отчаянии:
— Саша, надо что-то делать. Только вы можете повлиять на папу.
— Почему только я? Собирайте семейный совет и скажите. Ты на него влияешь, как говорят, очень сильно. В конце концов, пусть Чубайс повлияет.
— Саша, это должны сделать вы! Вы же его так любите.
В этот момент я почему-то вспомнил Шеннон, визит в Берлин, порванный из-за фашистов галстук…
— Таня, если я тебе скажу, что не люблю Бориса Николаевича, то это будет слишком мягко сказано.
Ее веки дрогнули, и в сузившихся глазах мелькнул недобрый огонек. Она прошептала: «До свидания» — и, пятясь назад, удалилась.
Уставившись в одну точку, я долго сидел в кресле. Меньше всего меня беспокоило, что дочка передаст недобрые, но откровенные слова папе. Я не боялся отставки, не пугал меня разрыв отношений с президентом. Впервые за последние три года я вдруг осознал, что никогда не любил Ельцина как человека. Сначала я просто вместе с ним работал. Он отличался от других номенклатурных работников, и эта разница меня восхищала. Потом, в период опалы, я его жалел. Борис Николаевич как-то мгновенно оказался слабым, поруганным, иногда даже не хотел жить… Я умел выводить его из депрессии, вселял энергию, и чем чаще это происходило, тем сильнее я себя чувствовал. После августовского путча мне казалось, что России выпал счастливый лотерейный билет. Такие выигрыши бывают в истории раз в тысячу лет. Власть почти бескровно перешла в руки демократов, вся страна жаждала перемен. И Ельцин действительно мог использовать этот «золотой» шанс. У него было все, чтобы грамотно провести реформы, предотвратить коррупцию, улучшить жизнь миллионов россиян. Но Борис Николаевич поразительно быстро был сломлен всем тем, что сопутствует неограниченной власти: лестью, материальными благами, полной бесконтрольностью… И все обещанные народу перемены свелись, в сущности, к бесконечным перестановкам в высших эшелонах власти. Причем после очередной порции отставок и новых назначений во власть попадали люди, все меньше и меньше склонные следовать государственным интересам. Они лоббировали интересы кого угодно: коммерческих структур, иностранных инвесторов, бандитов, личные, наконец. Да и Ельцин все чаще при принятии решений исходил из потребностей семейного клана, а не государства.
Возможно, я утрировал ситуацию, но одно воспоминание о личных приемах в Кремле, которые устраивала дочь президента для своего избранного круга — Чубайса, Березовского, Малашенко и менее важных приятелей, убеждало меня в правильности этих печальных выводов.
Тане, как члену штаба, выделили машину. Члены семьи президента относятся к охраняемым лицам, и персональный транспорт положен им по закону. Сначала это были скромные «Жигули». Потом младшая дочь пересела на «Шевроле», «Ауди». Сейчас г-жа Дьяченко разъезжает на «Мерседесе» с мигалкой. И только папа может ввести какие-то ограничения относительно респектабельности машины. Возможно, Борис Немцов сумеет пересадить этого «члена правительства» на отечественную «Волгу».
У Тани, видимо, с юности остался комплекс собственной нереализованности. Недаром Чубайс сразу после выборов заметил в узком кругу:
— Эта девочка полюбила власть. Давайте попробуем сделать из нее вицепрезидента.
…Второго ребенка Таня родила почти в тридцать пять лет. Маленькому Глебу наняли нянек, которые занимались с ним круглые сутки. А мама тем временем реализовывала себя в предвыборном штабе. Глеб — мой крестник, и я переживаю, что теперь лишен возможности навещать малыша. Однажды, находясь в служебной командировке в Цюрихе, я зашел в магазин детских вещей. Накупил Глебу целый ворох малюсеньких ботиночек, штанишек, курточек… Он из них, конечно, уже вырос.
Равнодушие Татьяны к своему второму сыну коробило меня. Никакая политика не оправдывает мать, которой некогда заниматься крохотным человечком. Увы, в таких случаях я старомоден — лучше бы уж Таня стала нормальным «членом семьи», а не «членом правительства».
Ныне госпожа Дьяченко обитает в Кремле на законных основаниях. Она — советник папы по имиджу. Надеюсь, у Бориса Николаевича хотя бы с имиджем теперь проблем не будет.
Ночной разговор
Виктор Черномырдин тоже, правда негласно, собирал подписи, чтобы выставить свою кандидатуру на грядущих президентских выборах. И собрал почти полтора миллиона. Его доверенные лица старались работать с избирателями как можно незаметнее. Но, разумеется, моя служба о «тайной» акции премьера знала.
С середины февраля Черномырдин постоянно предлагал мне встретиться и переговорить. Я же умышленно тянул время, дожидаясь того момента, когда будет поздно нести подписные листы в Центральную избирательную комиссию. Внутреннее чутье подсказывало: без этого разговора премьер не решится выставить свою кандидатуру на выборах.
Наконец все сроки прошли, и в списке кандидатов на президентский пост фамилии «Черномырдин» не оказалось. Что остановило одного из самых перспективных претендентов? Возможно, он понимал: если Ельцин победит, то никогда не простит измены. А в свою победу Виктор Степанович не очень-то верил.
16 апреля я вместе с Ельциным прилетел из Краснодара. Его, как обычно, встречало «политбюро» в полном составе во главе с Виктором Степановичем. Кратко обменявшись впечатлениями, шеф уехал в Барвиху, а я еще задержался во «Внуково-2», хотел сделать пару неотложных звонков прямо из аэропорта. Подошел Черномырдин и предложил вместе, на его машине немедленно поехать посидеть в Президентский клуб, Я понял, что разговора с премьером не избежать, но согласился ехать следом за Виктором Степановичем на своей машине. Все эти нюансы — с кем ехать, как до смешного важны: если бы я сел в машину премьера на глазах всех встречающих-провожающих, то они бы непременно подумали:
— Президент не успел отъехать, а Коржаков уже в машину Черномырдина перебрался.
Всю эту ерунду постоянно приходилось держать в голове.
В клубе мы расположились в уютном зальчике. Официант принес закуску, а из спиртного Виктор Степанович заказал виски. Я посмотрел на часы — было семь вечера. Просидели до глубокой ночи и только без двадцати два разъехались по домам. О чем говорили?
О выборах, об окружении президента, об инциденте, связанном со снятием Попцова… Но только на пятом часу разговора я понял, почему Виктор Степанович так решительно настаивал на встрече. Он знал, что оперативные материалы о финансовых злоупотреблениях его ближайшего соратника — руководителя секретариата премьера — Геннадия Петелина — переданы Службой безопасности президента в прокуратуру. Борис Николаевич ознакомился с документами и велел мне действовать по закону.
