Дмитрий Лихачев - Заметки о русском (сборник)

Рассматривая мнения нашего общества о Петровских реформах, В. О. Ключевский писал: «Любуясь, как реформа преображала русскую старину, недоглядели, как русская старина преображала реформу». Ключевский назвал последнее явление «встречной работой прошлого» (В. О. Ключевский. Памяти С. М. Соловьева, – журнал «Научное слово», 1904, кн. VIII, с. 127).

Глубокоуважаемый Дюла Свак!

Мне очень жаль, что наш разговор о Петре Первом в фойе Будапештского форума культуры нам не удалось довести до конца: меня звали звонки на заседание. Вопрос о том, была ли деятельность Петра I прогрессивной или гибельной для русской культуры, чрезвычайно запутан в литературе и общественной мысли XVIII–XX веков, но запутан он вовсе не безнадежно. В коротком ответе на Ваше письмо по этому поводу моим мыслям будет тесно для мотивированного изложения своих взглядов, но подвести все-таки некоторые основания под будущие ответы возможно.

Прежде всего вопрос должен быть поставлен так: совершил ли Петр I некий переворот в общих тенденциях русской культуры, или деяния Петра I шли в общем русле ее развития? Я стою на последней точке зрения. Петр продолжил и ускорил то, что было заложено в русской культуре. Европеизация России началась со Смутного времени, и Россия всегда была связана с другими странами: Скандинавией, Византией, западнославянскими странами, южнославянскими странами и пр. Петру не пришлось «прорубать окно» в Европу. Он открыл широкие двери главным образом на северо-запад Европы. Но и здесь он не произвел «открытия». Интерес к Англии начался еще в XVI веке, интерес к Голландии был широк еще при Алексее Михайловиче. Первоначально Петр I вводил в России венгерское платье, но и это не новшество. Интерес к Венгрии существовал на Руси уже в XI–XII веках.

Идея «просвещенной монархии», «царя-труженика» была изложена еще до Петра в стихах Симеона Полоцкого – учителя детей отца Петра, Алексея Михайловича.

Петр сменил в России всю знаковую систему (символы, эмблемы, гербы, знамена), познакомил с идеями басен Эзопа, перенес столицу поближе к естественным путям в прибалтийские страны и пр. Но уже в XVII веке эта смена «знаковой системы» была глубоко подготовлена в России.

Второй Ваш вопрос: не слишком ли дорогую цену заплатил народ за все «благодеяния» Петра? Да, слишком дорогую. Не говоря уже о многом другом, Петр устлал трупами болота, на которых строился Петербург. Можно было бы, не так торопясь, прийти к таким же результатам несколько медленнее, – растянув реформы на весь XVIII век. Но это мы рассуждаем с современной точки зрения, – мы, умудренные большим историческим опытом. А реально, если бы и не было «торопливого» Петра, то легко возникли бы другие исторические деятели, только менее талантливые и менее способные к государственному творчеству. Дело в том, что деспотизм – одна из отрицательных сторон любой «просвещенной монархии». «Просвещенная монархия» не просто стремилась осуществить счастье народа – она навязывала это счастье часто насильственными способами. «Король-солнце» Людовик XIV тоже не был ягненком. Да это было бы и невозможно в системе «идеологического государства», какой представлялась Франция при Людовике XIV. Можно было бы привести и другие примеры.

Петру удалось провести сближение России с северо-западной Европой, сближение, которое было неизбежным и зародилось ранее. На Западе в эпоху Петра существовало два стиля – классицизм и барокко. В России со второй половины XVII века господствовало только барокко, которое приобрело формы, позволившие барокко стать заменителем Ренессанса. Барокко было типичным не только для искусств, но для характера науки, мышления, поведения человека и т. д. Петр был типичным представителем барокко. Петр – «человек барокко» со всеми его противоречиями, контрастами, темпераментом, загадочностью и т. д.

Обвинять в чем-либо Петра нельзя. Его следует понимать, как следует понимать его эпоху и нужды, перед которыми очутилась Россия на грани столетий.

Можно ли считать Петра типичным для русской истории? Только в той мере, что в огромной России все реформы, все исторические перемены требовали больших усилий и совершались с бо́льшим трудом и бо́льшими жертвами.

С уважением,

По поводу жалоб на Петра за основание столицы в краю гнилого климата С. М. Соловьев в своих «Публичных чтениях о Петре Великом» удачно говорит: «Что касается неудобств климата и почвы, то нельзя требовать от людей, физически сильных, чтоб они предчувствовали немощи более слабых своих потомков» («Чтение восьмое»).

Кто были деятели Петровской эпохи? Да, всё люди, родившиеся в Московской Руси. Разве этого недостаточно, чтобы понять органичность у нас явления Петра?

Кто были нашими учителями? Одни голландцы? Нет, Петр учился во многих странах и у многих учителей. Из них первым был швейцарец. Разве этого недостаточно, чтобы понять самостоятельность Петра?

Наш алфавит называют кириллицей. Да, письменность наша восходит к делу Кирилла и Мефодия. Но алфавит, который в ходу у нас и у болгар, по составу букв и по их начертаниям создан и указан к употреблению Петром. И мы должны были бы его называть петровским. Но о Петре в этой связи никто и никогда не вспоминает.

С. М. Соловьев говорил в своих «Публичных чтениях о Петре Великом»: «В нашей истории выдаются две великие войны, в начале обоих веков нашей европейской жизни: великая Северная война и война 12 года; к обеим Россия не была готова» («Чтение седьмое»). Сейчас бы он добавил третью великую войну: Отечественную 1941–1945 годов.

Молодой Карл XII предавался буйным забавам, охотился за зайцем в сеймовой зале. Карл XII тоже деспот, только более «неоправданный» в своем деспотизме, чем его противник Петр, который его и победил.

Суждение Льва Толстого о Петре I: «Про Петра говорят, что он был орудием своего времени, что ему самому было мучительно, но он судьбою назначен был вести Россию в сношение с Европейским миром» (С. А. Толстая. Мои записи разные для справок. Ясная Поляна, 14 февраля 1870 года. – Дневники Софьи Андреевны Толстой. 1860–1891. М., 1928, с. 30).

Хорошо сказано С. М. Соловьевым: «Прикрепление крестьян – это вопль отчаяния, испущенный государством, находящимся в безвыходном экономическом положении» (С. М. Соловьев. Публичные чтения о Петре Великом. М., 1984, с. 23). Хорошо сказано и дальше: «Прошедшее, настоящее и будущее принадлежат не тем, которые уходят, но тем, которые остаются, остаются на своей земле, при своих братьях, под своим народным знаменем» (с. 27).

Дворянская империя все-таки боялась дворян. Вот один пример. Директор Павловска (тогда еще села), ведавший его строительством, К. Кюхельбекер «просил начальствующих лиц при Ладожском канале о пропуске строевого леса для Павловского, по-мимо прочих лесных гонок, не в очередь. Извещенный об этом цесаревич <Павел> писал ему <К. Кюхельбекеру> из Вены, от 11-го декабря 1781 г.: „что касается до ваших распоряжений, все, как мне кажется, очень хорошо, кроме пропуска не в очередь, по-мимо других <«по-мимо» здесь и выше означает – не в черед, минуя>, материалов, нам назначенных. Кроме того, что это, по-моему, несправедливо, – оно возбудит ропот в других“» (Павловск. Очерк истории и описание. 1777–1877. Составлено по поручению е. и. высочества государя великого князя Константина Николаевича. СПб., 1877, с. 22).

Кюстин не страшен. Он типичен как иностранец и как человек своего времени. Но вместе с тем его произведение любопытно.

Графиня Шуазель-Гуфье в своих «Воспоминаниях об императоре Александре I и императоре Наполеоне I» замечает после отступления Великой армии из России: «Наполеон только сам себя мог победить». И это очень верно: победить себя ошибкою своего похода на Россию! А вместе с тем что нового сообщает эта остроумная мысль?

«Вызвонить грех» – отлить колокол, чтобы он своим звоном вымолил у Бога прощение. Или – отлить колокол в чью-либо память. Таков был обычай.

Граф Аракчеев отлил колокол на память о своей убитой крестьянами любовнице – Настасье со следующей надписью: «В поминовение усопшей рабы Божией Анастасии. Г. А. <то есть «Граф Аракчеев»> в село Оскую 1828-го году. Весу в колоколе… пуд». Это колокол «на память». Но одновременно он отливает колокол по казненным им убийцам Настасьи: «За упокой усопших рабов Божиих крестьян Грузинской вотчины. Г. А. <т. е. «Граф Аракчеев»>. В церковь Грузинского кладбища, 1828 году. Весу в колоколе… пуд». Следовательно, одновременно: и «вызвонить» и «помянуть»!

В имении Аракчеева Грузине на Волхове было на роскошных памятниках огромное количество надписей, в которых Аракчеев изливался в своей любви к сослуживцам, к любовнице Анастасии, к родителям и прежде всего, конечно, к Александру I. Но когда Александр вызвал его перед смертью в Таганрог, Аракчеев не исполнил предсмертной воли императора – не поехал. Не поехал и к горячо любимой им умирающей матери по ее предсмертному вызову. А 14 декабря 1825 года отказался пойти за Николаем I на Сенатскую площадь.