Юрий Сушко - Юрий Михайлович Сушко Я убил Степана Бандеру

— Ко времени, которое вы определите, вся берлинская полиция будет приведена в состояние полной готовности. — Мильке, не дослушав, начал излагать план оперативных мероприятий. — Кроме того, линию границы с Западным Берлином займут двадцать пять тысяч членов «рабочих дружин» с предприятий — наших боевых групп. Их прикроют армейские части. Предварительно мы уже проговаривали некоторые детали взаимодействия с командованием Группы советских войск.

— Хорошо, — кивнул Ульбрихт. — Держите меня в курсе. Что с технической стороной вопроса?

— Министерство к разработке операции привлекло специалистов по самым разным направлениям, — генерал достал из папки карту города, — несмотря на то что Берлин поделён на четыре оккупационные зоны, город остаётся единым организмом. Вот смотрите…

Перед первым секретарем и председателем Госсовета ГДР развернулась удручающая картина, взглянув на которую он понял, как чувствовал себя в Сталинграде фельдмаршал Паулюс.

Городские улицы, не считаясь с режимами патрулирования, перетекали, как непокорные ручьи, из одной части Берлина в другую. Электропоезда SBann и Ubann также прошивали город насквозь, от окраины до окраины, сходясь в центре, у Бранденбургских ворот. Предстояло резать «по живому» все артерии и вены, останавливая все до единого кровотоки жизнеобеспечения огромного города.

— Стену, — продолжал Мильке, — мы сначала развернём из колючей проволоки. Но предварительно улицы будут перерыты и станут непроезжими. Линия раздела составит сорок три километра. По нашим расчётам, всю эту работу можно проделать за два дня. Далее, чуть отступив в глубь нашей территории, чтобы ни на сантиметр не отступить от Потсдамских соглашений и не вызвать упрёки из-за рубежа, мы займёмся собственно сооружением Стены. Уже из бетонных блоков. Это будет монолит.

— Высота?

— Чуть более трёх метров.

— Хорошо, — поощрительно кивнул Ульбрихт.

«Вот уж точно „шпицбарт”, — про себя ругнулся Мильке, глядя на „товарища Вальтера”, — борода козлиная. Да он хоть представляет себе, чего стоит перегородить десятки улиц, блокировать шесть веток метрополитета, восемь трамвайных линий, заварить газо-и водопроводные трубы, перерезать все телефонные и электрические кабели?!»

Но спокойно продолжил доклад:

— В перспективе, по нашим прикидкам, вдоль стены будут установлены две-три сотни вышек наблюдения, примерно столько же постов со сторожевыми собаками, пара десятков бункеров. Мышь не проскочит…

— Без нашего разрешения, — завершил фразу Ульбрихт. — Ты вот что, товарищ Мильке, всю эту хозяйственную математику мне изложи для доклада в Москве.

— Обязательно.

— Что говорят твои аналитики по поводу возможной реакции Запада?

— Всё проглотит Запад и не поморщится. Пошумят, конечно, но не более того. Не волнуйтесь. Как сообщили наши русские коллеги, у американцев даже зреет план предложить поменять свою зону Западного Берлина на Тюрингию и часть Саксонии и Мекленбурга.

— Посмотрим.

…Уже находящегося на пороге Мильке Ульбрихт остановил неожиданным вопросом:

— Эрих, а ты не знаешь, сколько строили Великую Китайскую стену?

— Около двух тысяч лет, товарищ Ульбрихт. Китайцы назвали её «долгая дорога в десять тысяч ли».

— А из чего они её строили? Кирпичей же тогда ещё не было…

— Сначала лепили её из глины и камня, — тотчас ответил Мильке, — а потом, в эпоху династии Минь, когда изобрели кирпич, дело пошло быстрее. Но всё равно, она была построена на костях трёх миллионов человек.

— Молодец, генерал. У тебя кто в школе Коминтерна историю-то преподавал?..

— Да нет, это просто мне на днях наши спецы справочку на всякий случай составили. У меня тоже кое-какие ассоциации возникли.

— Ну-ну, — улыбнулся Ульбрихт. — У китайцев была «долгая дорога», а у нас будет «антифашистский защитный вал»… В какой момент, по твоему мнению, мы можем начать операцию?

— Повторю: у нас уже всё готово. Начнём в любой момент. Но наилучший вариант — в одну из ночей с субботы на воскресенье.

— С 12-го на 13-е?.. Ну-ну. — Ульбрихт сделал пометку в календаре.

ГДР, Дальгов. 12 августа 1961

Прямо с аэродрома чекисты доставили Сташинского в дом родителей Инге. Их машины — «фольксваген» и «мерседес» с берлинскими номерами — остались дежурить на улице.

В семье продолжались печальные приготовления к похоронам. Усыпляя бдительность надсмотрщиков из Карлехорста, Богдан то и дело выходил в город — в универмаг купить траурные принадлежности, в аптеку за нитроглицерином, в мясную лавку, к цветочнику.

Во время обеда, когда за столом собрались все родственники и близкие, заплаканная Инге едва слышно сказала мужу:

— Петера ты так и не увидел. Он был похож на тебя. А теперь его уже не вернёшь, ты понимаешь?..

Он успокаивающе положил руку ей на плечо:

— Да, Инге. Потом поговорим. Пойдём к тебе.

В комнате Инге обняла мужа и, уткнувшись ему в грудь, заговорила жарким шёпотом:

— Нам надо бежать. Бежать ещё до похорон. Другой возможности не будет, я чувствую. Как только мы похороним сына, тебя тут же увезут в Москву. Решайся, родной, решайся. Мы молоды, мы должны жить…

Богдан кивал, соглашаясь, но ему было страшно. Страх обволакивал липким потом. Сердце билось, как заключённый в клетку зверёк, рвущийся на волю. Но всё-таки он постарался взвешенно оценить все обстоятельства.

Они наспех собрали пожитки, деньги и документы. Неожиданно на пороге спаленки возник младший брат Инге, пятнадцатилетний Фриц, и сказал, что он всё слышал.

— Возьмите меня с собой. Я не хочу здесь оставаться.

Времени на разговоры не было совсем. Проще было согласиться, чем уговаривать парня не делать глупостей и не мешать им. Чёрт с ним!

Отчаянная троица, стараясь не шуметь, ни с кем не прощаясь, тихо выбралась через чёрный ход. В сумерках, не замеченные никем, они через кусты и огороды направились к озеру, откуда шла прямая дорога на Фалькензее, небольшой городок по соседству. Через несколько километров пути Фрицу уже расхотелось идти дальше, может быть, он просто устал и ему надоели игры в лесных разбойников. Инге на прощание поцеловала брата, а Богдан сунул ему 300 марок — почти всё, что у них оставалось. И ещё попросил: похороните Петера по-человечески…

Из Фалькензее на такси они быстро доехали до Восточного Берлина и вышли у ближайшей станции метро. Местные полицейские без всякого интереса проводили глазами молодую пару. При посадке документы берлинца Йозефа Лемана у них не вызвали подозрений. Вскоре молодые люди вышли на станции «Гезунбруннен». Guten Abend, Западный Берлин.