Гарольд Лэмб - Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока

Однако, маневрируя подобным образом, Бабур стремился выиграть время. Учитывая стягивающиеся к Гвалияру войска Раджпута, он не мог позволить себе тратить силы на усмирение противников с берегов Ганга. Эту задачу он поручил Хумаюну, поставив его во главе двух соединений своей армии.

Бабур сообщает, что Хумаюн просил разрешить ему возглавить этот поход, поскольку сам падишах не мог в то время покинуть Агру. Несмотря на то что отец передал власть над войском полностью в руки сына, он, судя по всему, держал его под личным контролем и сам отдавал приказы военачальникам. В течение этих нелегких недель Бабур сделал все возможное, чтобы подготовить Агру к нашествию армии Раджпута. Его турецкие инженеры даже попытались отлить новое орудие.

«Я приказал устаду[48] Али Кули отлить большую пушку. Приготовив горны и все необходимые вещи, устад Али Кули послал ко мне человека. В субботу, пятнадцатого мухаррама, мы отправились посмотреть, как устад Али Кули будет лить пушку. Вокруг того места, где должно было происходить литье, он поставил восемь горнов и разложил инструменты. Со дна каждого горна шел желоб, ведший к форме, в которой отливалась пушка. Когда мы пришли, устад Али Кули открыл отверстия горнов; по желобам, бурля, как вода, полился в форму расплавленный металл. Через некоторое время, хотя форма и не наполнилась, приток расплавленного металла, лившегося из горнов, постепенно прекратился: в горнах или в металле, видимо, был какой-то изъян. Устад Али Кули впал в очень плохое состояние; он хотел даже броситься в расплавленную медь, налитую в форму. Обратившись к устаду Али Кули с утешением, мы облачили его в почетную одежду и рассеяли его смущение.

Через день или два, когда форма охладилась, ее открыли; устад Али Кули с великой радостью прислал человека сказать, что вкладная часть пушки оказалась без единого порока и что отлить казенную часть нетрудно. Вынув вкладную часть, устад Али Кули назначил людей, чтобы ее наладить, а сам занялся отливкой казенной части пушки».

Бабур не забыл об этом происшествии. Позднее он лично присутствовал при испытаниях «этой большой пушки, казенную часть которой отливали позднее».

Пушка получила название Победитель и не разорвалась во время испытания, больше того, она выстреливала тяжелые ядра на шестнадцать сотен шагов, что для того времени было очень большой дальностью. На этот раз мастер Али получил пояс для меча, почетную одежду и чистокровного коня.

Ослушание Хумаюна

В те дни, когда турецкие мастера занимались отливкой нового орудия, войско Хумаюна двигалось на восток, а сам Бабур оставался в Агре, наблюдая за приближением армии Раджпута, в Кабул было отправлено письмо, приведшее в ужас женскую половину дворца. В своем дневнике Бабур приводит точную копию этого письма:

«В пятницу шестнадцатого числа месяца раби первого, года девятьсот тридцать третьего, произошло поразительное событие. Подробности его таковы: мать Ибрахима, эта злосчастная старуха, услышала, что я съел что-то из рук жителей Хиндустана. Дело было так: месяца за три-четыре до этого по той причине, что мне еще не приходилось видеть хиндустанских блюд, я сказал, чтобы ко мне привели поваров Ибрахима. Из пятидесяти или шестидесяти поваров я удержал у себя четырех. Та женщина, услышав об этом, послала человека в Итаву за Ахмедом-чашнигаром – жители Хиндустана называют бакаула[49] чашнигар. Одной рабыне она дала в руки сложенную вчетверо бумажку, в которой была тола[50] яда, и велела передать эту бумажку Ахмеду-чашнигару. Ахмед дал бумажку одному из хиндустанских поваров, который находился у нас на кухне, и обещал ему четыре парганы, если он каким-либо образом подложит яд мне в пищу. Вслед за рабыней, с которой был передан яд Ахмеду-чашнигару, мать Ибрахима послала еще одну невольницу посмотреть, передала ли ему первая невольница яд или нет. К счастью, Ахмед не бросил яд в котел, но бросил его на блюдо. Он не бросил яда в котел по той причине, что я крепко наказал бакаулам остерегаться хиндустанцев, и они пробовали пищу, когда пища варилась в котле. Когда кушанье накладывали, наши несчастные бакаулы чем-то отвлеклись; повар положил на фарфоровое блюдо тоненькие ломтики хлеба, а на хлеб высыпал меньше половины яда, находившегося в бумажке. Поверх яда он наложил мяса, жаренного в масле. Если бы повар высыпал яд на мясо или бросил его в котел, было бы плохо, но он растерялся и просыпал больше половины яда в очаг. В пятницу вечером во время послеполуденной молитвы подали кушанье. Я сильно налег на блюдо из зайца, жареной моркови тоже уписал порядочно; из отравленной хиндустанской пищи я съел только несколько кусочков, лежавших сверху. Я взял жареного мяса и поел его, но не почувствовал никакого дурного вкуса. Потом я проглотил кусочка два вяленой говядины, и меня начало тошнить. Накануне я тоже ел вяленое мясо и у него был неприятный вкус; я решил, что меня сегодня тошнит по этой причине. Вскоре меня опять затошнило; пока я сидел за достарханом, меня два или три раза начинало тошнить и едва не вырвало. Наконец, я увидел, что дело плохо, и поднялся. Пока я шел до нужника, меня еще раз чуть не вырвало; в нужнике меня обильно стошнило. Раньше меня никогда не рвало после еды, даже при попойках меня не тошнило.

В сердце у меня мелькнуло сомнение. Я приказал задержать повара и велел дать блевотину собаке и стеречь ее. На следующее утро незадолго до первой стражи собака почувствовала себя очень плохо, брюхо у нее как будто раздулось. Сколько в нее ни кидали камнями, сколько ее ни ворочали, она не подымалась. До полудня собака была в таком положении, потом поднялась – не умерла. Несколько телохранителей также поели этой пищи. Наутро их тоже сильно рвало, одному даже было очень плохо; в конце концов, все спаслись.

Я приказал Султан-Мухаммеду Бахши схватить повара; подвергнутый пытке, он одно за другим подробно рассказал все, как упомянуто.

В понедельник, в день дивана, я приказал вельможам, знатным людям, эмирам и вазирам явиться в диван. Те двое мужчин и обе женщины тоже были приведены и допрошены. Они со всеми подробностями рассказали, как было дело. Чашнигара я велел разрубить на куски, с повара приказал живьем содрать кожу; из женщин одну бросили под ноги слону, другую застрелили из ружья, третью я приказал заключить под стражу. Она тоже станет пленницей своего дела и получит должное возмездие. [Мать Ибрахима позднее была отправлена в Кабул, однако во время переправы через Инд бросилась в воду и утонула.]

В субботу я выпил чашку молока, в понедельник тоже выпил чашку молока и выпил еще разведенной печатной глины и сильного терьяка. От молока меня здорово прослабило… я изверг какое-то черное-пречерное вещество, похожее на перегоревшую желчь. Благодарение Аллаху, сейчас нет и следа болезни. До сих пор я так хорошо не знал, что жизнь столь дорога. Благодарение Богу, мне снова пришлось увидеть свет дня. Все окончилось хорошо и благополучно.