Николай Храпов - Счастье потерянной жизни - 3 том

Владыкин, сохраняя таинственную улыбку (которую вызвали, еще совсем недавние, глубокие волнения), с любовью взглянул на Наташу. Подъезжал ли к городу, бродил ли по улице в поисках и, наконец, переступая порог Наташиного дома, он сильно был встревожен вопросом: а как он примет ее, совсем неизвестную — внутренне, сформировавшийся Владыкин? Какой она уложится в его сердце по первому впечатлению? Не вызовет ли она, где-то в глубине души, хоть искру разочарования? А искра впоследствии, не разожжет ли пламя? Если Наташей, при ожидании, могло руководить только любопытство, то для Павла первое впечатление — это определение, решающее все их будущее.

Мгновенный крик молитвы веры раздался у него в глубине души к Господу, когда он подходил к порогу дома: "Господи, если Ты в целом благословляешь наш союз, то несомненно заложил в наши сердца и это, весьма важное, взаимное расположение друг ко другу". Поэтому он совершенно успокоился, а улыбался теперь от радости, что Господь, при первом взгляде на невесту, благословил его чувством взаимного расположения. У родителей Наташи Павел тоже сразу вызвал самое искреннее расположение, так как для обоих оказался очень приятным собеседником; а Екатерина Тимофеевна безошибочно определила в нем близкого друга, что потом утвердилось на всю жизнь; их необыкновенно сблизил единый взгляд на Слово Божье. Гавриил Федорович нашел в своем будущем зяте единомышленника по многим самым основным вопросам как общего домостроительства Церкви Божьей так и, в частности, жизни поместной Ташкентской общины.

В беседе он пояснил Павлу, что вот уже несколько лет (из-за некоторых отступлений), как он оставил совет служителей общины; трудится понемногу среди молодежи; сама община ободрилась духовно и, вопреки требованиям отступников, старается жить по Евангелию.

Спать им пришлось недолго, Наташа, вместо отдыха, сбегала на завод и, предупредив о приезде жениха, получила освобождение от работы.

Утром, после завтрака, все, во главе с Гавриилом Федоровичем, направились на вокзал получить багаж; по дороге Павел с Наташей приступили к самым необходимым объяснениям:

— Павел, — обратилась она к нему, — я должна предупредить тебя, что с детства у меня зрение неполноценное, это, хотя и не удручает меня, но все же порок; а второе, это ты заметил сам, по нашим семейным разговорам, мы не русские, что ты скажешь на это?

— Насчет национальности, меня предупредили Женя с Лидой, и это было бы важным, если бы ваша национальность составляла существенное отличие, в быту и характере, от русской. Я предпочитаю (сохраняя искреннее расположение к любой нации) хранить неделимые отношения в церкви друг ко другу; но в семейной жизни национальные особенности могут порождать много противоречий, поэтому за лучшее посчитал бы: каждому держаться своей национальности, если к этому не будет особой воли Божьей, как это было у Моисея с Сапфирой, Иосифа и других праведников Божьих.

Ну а, в частности, твоей национальности: она если и осталась, то только в воспоминании о ваших далеких предках, поэтому я совершенно свободен.

Насчет зрения, Наташенька, Господь о нас, видимо, позаботился заранее, моего хватит на двоих для дальних кругозоров, а на ближние кругозоры и твоего достаточно.

— А как ты смотришь на мою многолетнюю связь в прошлом, с Яшей Недостаевым, это не смущает тебя? — продолжала Наташа.

— Об этом я много думал, находясь в тайге, и вник во все подробности, о каких мне рассказала Лида Комарова, — ответил в, Павел, — и скажу следующее: если бы твоя связь началась в более зрелом возрасте и в течение ряда лет поддерживалась бы непосредственным общением с Яшей, и если бы причиной разрыва была не его измена, а какие-то другие обстоятельства, принудившие вас к этому, независимо от ваших чувств, я в категорической форме отказался бы от союза с тобой, потому что в твоем сердце я мог бы быть, в лучшем случае, гостем. Но измена одной стороны, у потерпевшей стороны, искореняет любовь без остатка. Кроме того, твоя любовь к Яше началась в незрелом возрасте, в шестнадцать лет и, не имея непосредственного общения, была платонической, беспочвенной, неукоренившейся; и я верю, что от нее у тебя не осталось и следа.

— Да, Павел, это так, но я признаюсь, что так глубоко думать не могла; это не только интересно, но и очень важно. В таком случае, — продолжала Наташа, — что ты скажешь тогда о нашем союзе с тобой? Ведь мы обменялись нашими чувствами только в переписке, не видя друг друга?

Павел, подумав, ответил:

— Ну, что скажу тебе на это? Тебя я действительно люблю, верю и в твою любовь; но нашу любовь мы получили от Бога как дар по вере и молитве, и что в ней самое ценное — она не делает нас взаимно рабами, это любовь не слепая, мы можем даже и теперь видеть недостатки друг друга. Наташа, ты разве не видишь и не радуешься тому, что мы не ослеплены друг другом, но любим совершенно умеренно?

— Вижу и радуюсь, — ответила она, — и надеюсь, что именно такая любовь, может быть до конца перспективной, глубокой и обеспечивающей полное единодушие по всем вопросам духовной и материальной жизни.

— Ну, а теперь у меня будет несколько слов к тебе, — обратился Павел к Наташе. — Прежде всего, милая моя, ты себе ясно ли представляешь, с кем собираешься соединить свою судьбу? От юности я дал обет: служить моему Господу безраздельно — другой цели, как до конца быть верным Ему, у меня нет и хочу, чтобы и не было. Я желаю, чтобы Божий принцип в моем хождении перед Ним исполнялся буквально, практически; "Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Матф.6:33).

Больше десяти лет я уже прожил в неволе, теперь тебе предстоит жить со мной в неволе, а будущность… — сокрыта у Бога. Ты себе ясно представляешь, с кем тебе предстоит разделить жизненное поприще?

— Да, я готова, и еще от ранних лет желала этого, если на то воля Бога, быть женой проповедника, — подумав, кротко ответила она.

Остаток пути они шли молча, обдумывая все высказанное, при этом оба чувствовали, что Господь, действительно, так издавна, готовил их, каждого друг для друга, в благословение.

* * *

Вечером Павел и Наташа, с трепетом в душе, приготовились и пошли в собрание. Когда вошли в помещение дома молитвы, первое, что ощутил Павел (в противоположность новосибирскому дому молитвы), что он, действительно, вступил в родную семью.

Им оказали самое искреннее почтение. Павла любезно усадили среди служителей Церкви, на самом видном месте. Наташа заняла свое место в хору. Владыкин чувствовал, да и замечал, что внимание нескольких сотен глаз было устремлено на них с Наташей; от такого теплого приема, то и дело выступали у него слезы. Наконец, дано было место за кафедрой и ему.