Ежи Климковский - Я был адъютантом генерала Андерса

Черчилль назначил Андерсу прием на последний день своего пребывания в Москве. В этот день Андерс на даче, отведенной английскому премьеру, ожидал Черчилля с семи часов вечера до трех часов утра. Я помню, как в большом красивом зале сидело почти двадцать человек: англичане, американцы и мы, двое поляков. Мы попивали водку и заедали бутербродами. На дворе слякоть, моросил мелкий частый дождь. В три часа утра от Сталина вернулся Черчилль, очень усталый, но довольный. Было заметно, что переговоры закончились успешно. В шесть часов этого же утра Черчилль должен был вылететь в Каир.

Черчилль с неразлучной сигарой во рту, заметив, что я не курю, достал из кармана сигару и предложил мне. Я отказался, поблагодарив, и добавил, что я не курю. Черчилль усмехнулся, слегка удивленный, и спрятал ее обратно. Позже Гулльс мне шепнул: «Почему Вы не взяли, нужно было спрятать в шкаф, на память, историческая сигара, было бы что показывать».

Из разговора стало ясно, что Черчилля абсолютно не интересовали польские дела. Он хотел лишь узнать, как Андерс оценивает Красную Армию и сегодняшний военный потенциал Советского Союза.

К этому вопросу Андерс не был подготовлен. Он полагал, что речь пойдет о польской армии и ее предполагаемом использовании. А этой темы Черчилль вообще не коснулся, кроме констатации, что польская армия находится в пути на Ближний Восток. Андерс на задаваемые вопросы ответить не мог. Никаких цифр не приводил. О положении на фронте и в тылу ничего не знал. Черчилля особенно интересовали бои под Сталинградом и на Кавказе, но Андерс ничего о них сказать не мог, кроме того, что они идут.

Черчилль был поражен полным невежеством Андерса в этой области. Общая оценка, даваемая Андерсом Советскому Союзу, была весьма отрицательной. Однако Черчилля не интересовала общая оценка, тем более, что он с нею не соглашался, а голословные утверждения для него были недостаточны. Поэтому в один из моментов Черчилль прервал разговор и в заключение пригласил Андерса в Каир, где, как он сказал, у него будет немного больше свободного времени.

Андерс должен был к этому времени подготовиться к беседе и свою оценку о невозможности продолжения войны Советским Союзом подкрепить соответствующими данными. Особенно, если речь идет о Кавказе, который, как утверждал Андерс, в ближайшее время падет.

Через несколько часов мы поехали на аэродром проводить Черчилля. Проводы были очень торжественными. В них принимало участие все Советское правительство во главе с Молотовым. Среди провожавших были военные, Шапошников и ряд других высокопоставленных лиц. На аэродроме была также рота почетного караула Московского гарнизона.

На следующий день после отъезда Черчилля вылетели в Ташкент. С нами, как всегда, неразлучно летел Гулльс. В Янги-Юль Андерс упаковал свои вещи, в том числе огромное количество драгоценностей. Их было так много, что генерал боялся лично провозить столько драгоценностей. Опасаясь возможного обыска, поэтому старался часть из них например кольца, раздать тем, кто летел самолетом. Между прочим, он дал одной военнослужащей, летевшей с нами, провезти несколько колец, в том числе перстень с тремя бриллиантами, купленный поручиком Косткевичем за восемь тысяч рублей.

Итак, 19 августа мы покинули советскую землю, чтобы уже никогда туда не вернуться. Мы летели через Ашхабад в Тегеран.

В этот же день после полудня приземлились в Тегеране.

Эвакуация заканчивалась. Большая часть воинских подразделений уже находилась на иранской земле.

Андерс расположился под Тегераном в красивой гостинице «Дербент». Мы имели там несколько комнат: салон, кабинет и две спальни. Остальные лица из ближайшего окружения генерала в свое распоряжение получили две комнаты на вилле рядом с гостиницей. Генерал оставил меня при себе в качестве того же офицера для поручений, хотя официально я занимал должность командира 12-го полка. Словом, я опять продолжал жить вместе с генералом и принимать участие в различных заседаниях, совещаниях, конференциях, поездках и инспекциях, а также в дальних выездах — в Каир, Палестину и т. п. Кроме того, почти каждый месяц я самостоятельно ездил в Каир и Палестину, где у меня было несколько принципиальных разговоров с профессором Котом.

В Тегеране произошла встреча посла Кота с Андерсом.

Профессор Кот понимал, что его политическая ответственность за нынешнее положение больше, чем Андерса, так как ему как представителю президента и правительства, (являясь послом в Москве посол Кот продолжал оставаться и министром, входящим в состав правительства). Андерс фактически был подчинен. Он не мог оправдываться своей неосведомленностью о происходящем в штабе, так как в течение всего времени имел там своего представителя. Сначала им был доктор Хауснер, а затем инженер Енич. Кроме того Андерс часто его информировал и почти не было такого периода, чтобы они не виделись по крайней мере раза два в месяц и не «совещались».

В это время посол Кот снова начал помышлять о разделении функций премьера и функций верховного главнокомандующего, намечая себе пост премьера. Вместе с Андерсом они решили, что Сикорский не должен совмещать оба поста, а сохранить за собой лишь один из них. Оба стремились к этому, но каждый своим путем и в результате каждый рассчитывал на какую-нибудь выгоду для себя. Если посол Кот желал занять пост премьера, а Сикорского оставить на посту верховного главнокомандующего, то Андерс стремился к тому, чтобы в случае разделения функций Сикорский сохранил за собой пост премьера, а обязанности верховного главнокомандующего передал ему.

Позже Андерс под влиянием англичан отказался от этого замысла и стремился к полному выключению Сикорского из нашей политической жизни, а затем и к его физическому уничтожению.

Но не будем опережать событий. Посол Кот отчетливо видел, что Андерсу присуща необузданная амбиция и жажда власти, что у него ограниченный ум и полное отсутствие политической подготовки. Поэтому он предполагал, что игра с Андерсом будет несложной. Он не учитывал лишь одного — что игру придется вести не с Андерсом, а с англичанами, орудием в руках которых он был.

Помню, как в день нашего перелета в Тегеран, Гулльс сообщил Андерсу, что на следующее утро будет готов английский самолет для полета в Каир.

А вечером мы сидели за ужином, в котором принимали участие: Кот, Андерс, наш посол в Тегеране министр Бадер, Гулльс, я и еще несколько лиц. Во время ужина, проходившего на террасе, к нам подошел капитан Мареш, руководитель филиала II отдела верховного командования в Тегеране, и подал Андерсу телеграмму с грифом «в собственные руки». Прочитав ее Андерс сначала сморщился, а потом усмехнулся. Подал ее послу Коту, а затем — мне. Это была телеграмма от Сикорского следующего содержания: