Жорес Медведев - Из воспоминаний

В 1969 году в СССР почти открыто велась подготовка к реабилитации Сталина – в связи с его 90-летием. Это побудило многих, в том числе и Лена Карпинского, к более радикальной критике. В самом начале 1970 года он дал мне не только для чтения, но и для распространения среди друзей большой очерк или эссе «Слово – тоже дело». Все же Лен не хотел слишком рисковать и взял для себя псевдоним Окунев – другую «рыбную» фамилию. Это был блестящий и по изложению, и по содержанию текст, написанный с позиций «социализма с человеческим лицом».

Очерк «Слово – тоже дело» получил распространение в Самиздате и, конечно же, попал в поле зрения Пятого управления КГБ. Для экспертов из этого управления по борьбе с «идеологическими диверсиями» было очевидно, что в ряды критиков сталинизма и текущей партийной политики вступил новый, очень осведомленный и талантливый человек, аргументы которого звучали очень и очень убедительно. Одна из главных идей автора состояла в том, что в новое время, когда не все потоки информации можно держать под контролем, именно слово может изменить обстановку в стране. Умелое, верное и ярко высказанное слово, которое можно будет запустить в каналы массовой информации, – это уже дело, способное повлиять на поведение людей.

Но обнаружить автора этого очерка долго не удавалось. Анализ текста показывал хорошую теоретическую подготовку автора, его ум и способности, оригинальный стиль и язык, но также приверженность марксизму и социализму. Среди известных КГБ диссидентов такого человека не обнаруживалось. Среди разного рода консультантов и советников из аппарата КПСС умных и талантливых людей было много, да и пером владели многие. Но кто из них мог решиться на такой шаг? Работа по анализу текста очерка «Слово – тоже дело» зашла в тупик. Пришлось закидывать на поиски автора с рыбной фамилией самый широкий невод.

В тексте Окунева было много ярких, афористических выражений, интересных и запоминающихся примеров. Как можно судить по дальнейшим событиям, из этого текста была сделана обширная выжимка из наиболее запоминающихся выражений и разослана по всей системе Главлита – под таким «затуманенным» (А. И. Солженицын) названием скрывалась в Союзе огромная и разветвленная система цензуры. Во всех цензорских кабинетах в московских издательствах и в редакциях газет и журналов были образцы литературного и публицистического почерка Окунева. Организаторы этого поиска были уверены, что новый автор Самиздата не новичок в политической публицистике, и что он вряд ли откажется навсегда от работы в советской печати. И Лен Карпинский все-таки попал в расставленные на него сети.

В начале 70-х годов Лен Вячеславович получил предложение, от которого не мог отказаться. Одна из московских литературных редакций предложила ему составить сборник его рецензий, статей и эссе из газет «Правда» и «Комсомольская правда», из журнала «Молодой коммунист» и некоторых других изданий. Редактируя и дополняя некоторые статьи для этого сборника, Лен Карпинский не смог удержаться от того, чтобы не вставить в одну из прежних статей три страницы из очерка «Слово – тоже дело».

Сначала все было хорошо, и сборник пошел в набор. Но перед сдачей в печать любой издаваемый материал шел к цензору. И этот безымянный цензор сличил почерки, обнаружил вероятного автора самиздатского очерка и доложил начальству. Карпинского вызвали в КГБ, где у него было много знакомых – еще по работе в ЦК ВЛКСМ; они пришли сюда вместе с Шелепиным и Семичастным. Еще в 50-е годы Лен Карпинский был активным комсомольским функционером. Однако когда Н. С. Хрущев призвал комсомольских лидеров идти на работу в КГБ, Лен от этого уклонился. Рядовым следователям на Лубянке было трудно разговаривать с таким человеком, как Карпинский, и его пригласил к себе один из заместителей Юрия Андропова, начальник Пятого управления КГБ генерал Филипп Бобков.

В своей книге «КГБ и власть» Ф. Бобков так писал об этой встрече: «В начале семидесятых годов к нам поступила информация о том, что известный публицист, бывший секретарь ЦК ВЛКСМ Л. В. Карпинский задумал создать некоторое подобие нелегальной библиотеки для распространения запрещенной литературы. Я был хорошо знаком с Карпинским, знал о его неординарных оценках событий, происходящих в стране, ценил высокую эрудицию и рассудительность, его широкий взгляд на политические события и свободомыслие. Наши встречи еще в ЦК ВЛКСМ всегда давали почву для размышлений. Политические взгляды Карпинского никакого беспокойства у органов госбезопасности не вызывали. Когда же речь зашла о создании некой нелегальной структуры, это настораживало. Не хотелось видеть Лена Карпинского, ставшего к тому времени руководителем одной из идеологических редакций в издательстве “Прогресс”, среди так называемых диссидентов. После размышлений я пригласил Карпинского к себе, и мы обстоятельно поговорили. Я преследовал только одну цель – уберечь его от нелегальщины. И Лен Вячеславович понял это. Об этой беседе я доложил Андропову. Помню, Юрий Владимирович встал из-за стола и долго ходил взад-вперед по кабинету. Потом остановился и внимательно посмотрел на меня.

– Плохо, что такие, как Карпинский, уходят от нас. Это свидетельствует, что в нашем доме не все ладно. Не знаю, поймут ли его в ЦК…» [81]

Это интересное, но не слишком точное свидетельство. В очерке «Слово – тоже дело» Карпинский не предлагал создавать никакой нелегальной структуры «для распространения нелегальной литературы». Он обращался к творчески мыслящим коллегам с предложением о создании «современной марксистской библиотеки» из десяти-пятнадцати новых исследовательских работ. Да, конечно, Карпинский понял пожелания Ф. Бобкова. Но он уже не мог остановиться в своей теоретической работе. Бросить начатые размышления и планы и обратиться к издательской рутине значило для него потерять лицо и уважение к самому себе. Лен Карпинский начал готовить издание независимого марксистского альманаха и привлек к этой работе несколько человек, в числе которых был и Отто Лацис, автор интересного исследования о природе и истоках сталинизма – эта работа не появлялась в Самиздате.

Карпинский не учел лишь одно обстоятельство – после беседы с Бобковым за ним было установлено плотное наблюдение. Прослушивались не только все его телефонные разговоры из дома, но и из служебного кабинета. И когда уже готовая рукопись альманаха была передана машинистке, у нее провели обыск, и все бумаги вместе с машинкой опять попали на Лубянку. Сам Карпинский доложил об этом в ЦК КПСС, где ему готовили повышение по службе.

Лен Вячеславович не каялся во время партийного следствия. Напротив, он привел множество высказываний Ленина начала двадцатых годов о том, что партия не должна допускать пропаганду и агитацию оппозиционных взглядов в листовках тиражом в 250 тысяч экземпляров, но она должна разрешить для любой оппозиции выпуск «специально изданных сборников». «Есть теоретики и среди оппозиции, – говорил на Х съезде РКП(б) Ленин, – которые всегда дадут партии полезный совет. Это необходимо. Это не надо смешивать с пропагандой, с борьбой платформ». Но в ЦК и в КПК при ЦК КПСС, как и предполагал Ю. Андропов, не поняли Л. В. Карпинского. В результате он потерял и работу, и партийный билет. Новые возможности для Карпинского открылись только в годы перестройки, когда уже не нужно было прибегать ни к каким псевдонимам.