Петр Каратыгин - Записки Петра Андреевича Каратыгина. 1805-1879

Накануне этого рокового года, 31-го декабря, мы играли комедию «Русская свадьба» производившую в тот сезон положительный фурор, конечно, не внутренним своим достоинством, но благодаря блестящей обстановке и великолепию спектакля, с прекрасною музыкой, с пением, хорами, плясками, с роскошными костюмами и декорациями. В этой комедии участвовали все лучшие силы, составлявшие тогда русскую драматическую труппу: мой покойный брат, Брянский, Мартынов, Сосницкие (муж и жена), Вера и Надежда Самойловы, Максимов, Марья Дмитриевна Дюр, Гусева… тут же участвовала оперная певица Дарья Михайловна Леонова, бывшая в ту пору в полной силе своего прекрасного голоса… Какую слабую пьесу не мог бы поддержать тайной талантливый персонал?!

В этот вечер пьеса прошла как-то необыкновенно удачно… Все были в каком-то веселом настроении. По окончании спектакля в 111/2 часов, к некоторым из старших артистов было принесено в уборную шампанское… Мы все радушно поздравляли друг друга с наступающим новым годом, дружно пожимая товарищам руки; казалось, что в эти веселые минуты были искренно забыты все закулисные несогласия, размолвки, или ссоры, если у кого нибудь таковые случались в прошлом году… Точно некоторые из них предчувствовали, что им уже не суждено встретить предбудущего года!..

Холостая молодежь отправилась встретить новый год в буфет, а семейные люди разъехались по домам. Я, вместе с братом, поехал к нему. Он жил тогда у Синего моста, в доме Якунчикова, в угловом бельэтаже. Нас только и ждали, чтобы сесть за семейный ужин. Жена моя была там с вечера и вместе с женой брата, дочерью и ее мужем Владимиром Егоровичем фон-дер-Пален играла в преферанс. С нашим приездом карты были оставлены и все приготовлялись перейти в столовую. Пока подавали ужин, брат присел подле моей жены и, перебирая карты, шутя сказал ей:

— Ну-ка, Sophie, загадайте на меня… что мне ваши карты предскажут на будущий год?

— А разве вы верите картам? — спросила она.

— Разумеется, нет; но посмотрим, сбудется-ли то, что они мне наврут…

— Вы какой король? — спросила она.

— Это уж ваше дело.

— По цвету волос, вы — трефовый.

— Как знаете.

Она положила трефового короля, потом вынула из середины колоды другую карту и положила закрытою на него; кругом разложив остальные, начала объяснять, как умела… Наконец, вскрыла положенную на короля карту… Оказался пиковый туз… Брат смешал карты и сказал: «Э! глупости! Пойдемте лучше ужинать».

Первый месяц рокового года прошел, однако, благополучно; наступил февраль. Перед самою масленицей, Брянский захворал холерой и через несколько часов его не стало.

Внезапная смерть такого крепкого, сильного здоровяка не могла не поразить всех его товарищей. В этот день шла драма «Эсмеральда», где он должен был играть «Квазимодо». Роль его занял Толченов и, хотя перед началом спектакля было анонсировано, что за болезнью первого будет играть второй, но до публики верхних слоев это объявление верно не достигло и, по окончании драмы, сверху раздались крики: «Брянского! Брянского!» На этот вызов вышел Толченов и раскланялся публике вместо своего товарища, отозванного уже в лучший мир!

В понедельник на масленице были похороны Брянского, на которые, кроме его товарищей, собрались артисты и артистки и других трупп, — отдать последний долг заслуженному и талантливому артисту. При окончании обычной литии, мы с братом вышли к крыльцу, чтобы избежать тесноты. Когда приближался к нам выносимый из дому гроб, мы, как и все вокруг стоявшие, сняли наши меховые шапки. Погода тогда была морозная и тут брат сказал мне вполголоса: «Прикройся хоть воротником; ты простудишь голову»… «Накройся и ты», — отвечал я ему. «Ну, у меня волос побольше твоего» (у него были прекрасные густые волосы). Я последовал его совету: надвинул на голову свой меховой воротник, а он не надел своей бобровой шапки, покуда гроб не поставили на дроги. Мы несколько улиц шли за гробом пешком, а потом, в санях, провожали его вплоть до Митрофаниевского кладбища.

Никогда суеверие не играет такой сильной роли, как во время погребальных обрядов. Например, шьют покойнику саван или покойнице платье, чепчик и проч.: следует шить на живую нитку, не закрепляя ее узлом, иголку надо держать от себя, а не к себе, как обыкновенно это делается; все обрезки и кусочки надо собрать и непременно положить в гроб, чтоб ни ниточки после него не осталось. Гробовщик ошибся в мерке и если тот ларчик, «где ни стать, ни сесть», удлинен, надо ждать нового покойника в дому; внесли готовый гроб в комнату с крышей, не оставив ее в сенях, — дурная примета: готовится близкий кандидат. Если у покойника не плотно закрылись глаза, значит он выглядывает — кого бы еще прихватить за собою, и для того кладут на глаза два пятака, как будто этими пятаками можно отвратить предопределение судьбы.

Если эти несчастные суеверы представят вам 10 случаев, что их приметы оправдались, а вы — 30, что при таких же зловещих приметах не было никаких дурных последствий, то это все-таки ни к чему не послужит и они останутся непоколебимыми в своих закоренелых предрассудках.

Так было и на похоронах Брянского: кто-то из провожавших его заметил, что если случаются похороны в понедельник, так в той семье скоро будет новый покойник.

Когда гроб внесли в церковь и началась обедня, многие разбрелись по кладбищу: одни — просто из любопытства, другие — поклониться прежде отошедшим братьям, а некоторые, проголодавшиеся от длинных проводов, отправились в находившийся тут трактир закусить что-нибудь. «Что-ж, — подумал я, — долг красен платежом: здесь червяк ест мертвых, почему же живым червячка не заморить»… Я пошел посмотреть, где приготовлено место успокоения новому пришельцу… Около вырытой могилы собралось несколько моих товарищей; между ними стояла актриса Гусева… Сосницкий подошел к ней сзади и, тряхнув ее за плечи, шутя сказал ей:

— Ну, что, старуха, смотришь, и тебе пора туда же!

Испуганная Гусева взвизгнула и закричала ему:

— Не хочешь-ли сам попробовать? Ты старее меня.

«Шутка иногда бывает предсказанием», — сказал Шекспир…

В предыдущих главах моих Записок я описывал подробно дебюты моего покойного брата, его первоначальные успехи на избранном им поприще; теперь приступаю к грустному рассказу о последних днях его артистического и жизненного поприща.

Глава XVII

Начало болезни брата. — Смерть Гусевой. — Последнее представление «Денщика». — Отказ спектакля.

Проследить всю тридцатитрехлетнюю сценическую деятельность моего покойного брата; оценить его талант, указать на его достоинства и недостатки, словом — составить полную его биографию (которой, по прошествии целой уже четверти столетия, мы еще не имеем) не может быть предоставлено его родному брату; он, как ближайший свидетель его предсмертных дней, причины его болезни и некоторых других подробностей, как самой смерти, так и похорон его, может предложить только сырой, но правдивый материал для будущего его биографа, если кто-либо когда-нибудь возьмет на себя этот труд.