Вера Лещенко - Петр Лещенко. Все, что было… Последнее танго

Перед пенсией меня включили в график гастрольных выступлений с коллективом под руководством известного иллюзиониста Дика Читашвили. У него было несколько солистов, эстрадный ансамбль под управлением Эдуарда Кумелана. В первом отделении выступали все привлеченные артисты, а во втором Дик пел один. Иногда исполнял и незалитованные песни, но ему везло, жалоб с мест, где мы гастролировали, не поступало.

Перед уходом на пенсию я еще раз замуж вышла за прекрасного музыканта Эдуарда Кумелана – на семнадцать лет моложе меня. Был он какой-то неприкаянный, без своего угла. А подружились благодаря твоим записям. У меня сохранились пластинки студии «Колумбия». Эдик хорошо разбирался в твоем репертуаре, он и помог мне привести в порядок дискографию. Те записи, которые мы не нашли, Эдуард приобрел на черных рынках. Практически ко всему репертуару написал клавиры.

Вскоре Эдуард ушел из жизни. Перестройка, работы в Москонцерте не было, он с музыкантами работал по электричкам, в переходе метро. Простудился сильно, в больнице пролежал, вышел и неплохо себя чувствовал, но – инсульт. После того как я похоронила Эдика, совсем от всех отгородилась. Но ты мне послал добрых друзей. Уж четверть века они меня оберегают, помогают мне. Но, к сожалению, мы долго ничего не могли узнать о твоей судьбе через службу безопасности. Ответ был один: наша служба к аресту отношения не имеет. Мое дело из архива КГБ Киева удалось заполучить. Знакомство с ним было полезным, но и горьким. Без разочарований не обошлось. Те, кому верила, не по злобе, но дали показания против нас с тобой.

Нынешний президент Румынии Траян Бэсеску год назад настоял на том, чтобы были обнародованы архивы Секуритате – документы и свидетельства о репрессиях в Румынии. Его политические противники воспротивились этому и настояли на отправке президента в отставку. Но жители Румынии повторно проголосовали за Бэсеску.

Архивы увидели свет. В «белой книге» жертв коммунистического террора Петру Лещенко отведена лишь одна короткая строка: «LESCENCO, Petre. Artist. Arestat. A murit în timpul deteniei, la penitenciarul Târgu Ocna. (Лещенко, Петр. Артист. Заключенный. Умер во время пребывания в тюрьме Тыргу Окна)».

Это все, что осталось от счастья

Вернувшись из лагеря, я по крохам собирала фотографии, пластинки, письма, документы – все, что связано с нашей жизнью. Но у собранных вещей не было главного – духа нашего дома. Чем дороги старые фотоальбомы? Ощущением тепла родных рук, которые время от времени рассматривали и перебирали эти фотографии. Как-то публицист и кинодраматург Ирина Ракша рассказала, что у нее сохранилась шкатулка с лайковыми перчатками ее бабушки Надежды Плевицкой. Время и моль повредили ткань, но когда шкатулка открывалась, ощущался легкий аромат духов. Узнав любимые духи бабушки, можно было многое досказать о ней, ее пристрастиях. Фотографии, которые я переснимала, собирая у знакомых, хранят чужие прикосновения. Они молчат. Горько, как будто я – человек без прошлого.

Часто открываю, увы, только мысленно, твой заветный чемоданчик, в котором хранились программки концертов, фотографии с автографами твоих знакомых, друзей. Были тетрадки, в которые ты записывал свои песни и стихи авторов, которые тебе нравились. Как жаль, что только в памяти остался у меня такой чемоданчик воспоминаний.

О фотографиях Чарли Чаплина, Кросби я уже рассказывала. Вот о Шаляпине не вспомнила. У тебя было несколько фотографий самого Шаляпина и одна, где вы стоите рядом, улыбаетесь, явно позируете: фото на память. На ней было написано: «Дорогому Петруше от Федора Шаляпина». Ты рассказывал, что Шаляпин останавливался у тебя в гостинице, точнее, при ресторане было несколько квартир, которые ты держал для близких друзей и знакомых. Там жила какое-то время Валентина, а мама Зинаиды Закитт проживала постоянно. Вот в одной из тех квартир обитал по нескольку дней приезжавший в Бухарест Шаляпин. У вас сложились добрые отношения, он тебе очень доверял, называл верным другом и постоянно удивлялся, как можно иметь свой ресторан и не любить выпить. Сестричка твоя, Валечка, говорила, что сам Шаляпин уважительно относился к этому человеческому пороку и частенько поддевал тебя: «Врешь, Петруша, у тебя не русская душа, не умеешь ты ее разогреть, да с размахом!» Ты смеялся в ответ: «Моя русская душа очень горячая. Жарче не надо, размаха хватает без добавок».

Валя не раз пересказывала, как Федор Иванович однажды пожаловался тебе, что недоволен своими записями для пластинок, признался, что не удается ему легко, чисто и быстро записываться: «Ох, люблю я тебя, Петруша, и завидую тебе. Таких пластиночных певцов, как ты, по пальцам можно пересчитать. Пластиночная мода – полезная штука. Связки свои бережешь, а денежки капают, хватает не только на хлеб с маслом».

Еще одну историю знаю со слов О-Папа. Какой-то доброжелатель передал тебе, что Шаляпин твои песенки назвал глупыми. Ты не стал комментировать столь обидное, да к тому же прозвучавшее из уст друга определение твоего творчества. Когда вы с Оскаром Строком обсуждали твой репертуар и ты процитировал Шаляпина, Строк поведал, что тоже однажды услышал подобное в свой адрес. Спустя какое-то время Строк позабыл обиду, а в Ригу приехал Шаляпин. Кто кого разыскал и пригласил отобедать, Строк уже не помнил, но он встретился с Шаляпиным в ресторане гостиницы «Метрополь». Посидели, угостились, поговорили, Шаляпин сел за рояль и, аккомпанируя себе, стал напевать песни Строка. Тот конечно же был горд, что великий классик знает его сочинения, но тут же напомнил ему, что песенки-то «глупые». Шаляпин так искренне удивился: «Ну и что? Конечно, глупые, но они душу тревожат, а не связки». Федор Иванович сказал тогда, что ему порой очень хочется петь именно эти «глупые песенки». «Вот так! Надо учитывать, как произносятся слова „пластиночный певец” да „глупые песенки”», – завершил свой поучительный рассказ Строк, а ты добавил: «И кто их произносит!»

В твоей жизни было много встреч, знакомств с очень известными и заслуженными людьми. Ты очень высоко ценил их талант, но ты никогда никому не завидовал. Ты гордился этим своим знакомством, уважительными отношениями, которые были, но ни перед кем не склонял головы.

Помню твой рассказ об отеле «Хилтон». Этот отель в Бухаресте был отстроен французским архитектором еще до революции, в начале девятнадцатого века. Ты там иногда выступал с концертной программой. Гостиница периодически становилась центром событий, отражая политическую обстановку в стране. Там размещались штаб германской армии, правительство изгнанной республиканской Испании и советское посольство. Но для тебя это место знаменательно встречей с Ильей Эренбургом, который подарил тебе на нескольких машинописных страницах отрывок из своей еще не изданной книги. Эти странички ты бережно хранил и обещал прочитать мне, говорил, что это о твоих песнях. Так и не удалось мне узнать, что было на тех страничках. Только приписку Эренбурга прочитала – она была на одной из страниц текста: «Петру от поклонника его танго», – и подпись писателя. Ты как-то вздохнул и сказал: «Как жаль, что нет этого человека. Он бы мне точно помог сегодня».