Виктория Бабенко-Вудбери - Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

Внизу, в зале, нас ожидал тот же гестаповец, который привел нас сюда, — мой бывший допросчик. Увидев нас, он остановился и, как в ужасе, застыл на месте. Мы уже близко подошли к нему, а он все смотрел, не двигаясь. Я слегка улыбнулась.

Но гестаповец все еще продолжал смотреть, не реагируя. Вероятно, он не узнавал нас. Но потом искорка сознания блеснула в его глазах. Он в нерешительности протянул нам руку, но потом сделал шаг назад: перед ним стояли два скелета в одежде с большими головами на тонких шеях. Но гестаповец быстро опомнился. Он тоже улыбнулся в ответ и, пряча свое смущение, сообщил нам, что мы свободны.

— Вашего транспорта мы не нашли. Но вы получите от нас удостоверение, по которому поедете в Тироль, к вашей двоюродной сестре, — продолжал он, обращаясь ко мне. — А после Рождества вы предъявите это удостоверение в полицию в Инсбруке. Там вас направят на работы.

Слушая это, я почти совсем забыла, что мы теперь иные люди, — с иными именами и в иной ситуации. Люба тоже не сразу поняла, что мы снова свободны, — в тюрьме, за последние недели, она совсем пала духом и сейчас, представ перед фактом, даже не обрадовалась нашей свободе.

Гестаповец привел нас в свое бюро. Там он вручил нам удостоверения с нашими именами, билеты в Инсбрук и провиант на три дня. После этого нас повели на станцию, где через полчаса мы сели в поезд на Вену. Поезд был переполнен, и, в сущности, нам пришлось почти всю ночь стоять в коридоре вагона.

Люба и я еще не совсем опомнились от того, что вдруг так неожиданно оказались на свободе. Мы уже так отвыкли от нее, что выйдя из тюрьмы, очутившись совершенно без надзора, ощущали, будто теперь чего-то не хватает. Еще на станции мне пришла в голову мысль — не ехать по назначению, а в обратную сторону, на восток. Я сказала об этом Любе. Но, конечно, это была неразумная идея. Люба сразу же категорически отказалась. — Она больше не хочет принимать участия в моих экспериментах, — заявила она. Кроме того, мы не знали, где сейчас находится фронт, что происходит на войне. Поговаривали, что фронт все приближается, что русские все больше нажимают на немцев и упорно двигаются на запад. Ко всему — у нас не было больше сил бороться с невзгодами. Двухмесячное пребывание в тюрьме на скудном питании сильно ослабило нас. Мы мечтали только об одном: как можно скорее отдохнуть, наесться вдоволь и выспаться. Уходя из камеры, впопыхах, мы не подумали даже спросить адреса и фамилии наших друзей по несчастью, с которыми провели так много времени и которые своим присутствием облегчили нашу участь. Итак, мы решили ехать по назначению. Если уж немцы освободили нас, то, вероятно, они поверили в нашу историю и пока нам ничего не грозит.

В коридоре вагона было до невозможности холодно. В моем тонком французском пальтишке я промерзла до костей. Нам, правда, предложили зайти в купе и стоять там, но мы отказались. Мы просто боялись людей. Все они были так хорошо одеты и выглядели иначе, чем мы. Мы боялись, что нас начнут расспрашивать, кто мы и откуда, и что нам надо будет рассказывать нашу выдуманную историю. Мы боялись, что нас могут поймать и опять посадить в тюрьму. Поэтому мы предпочитали мерзнуть. Но в Вене многие вышли, и мы с Любой решили зайти в купе и сесть — холод был больше невыносим.

В купе мы уселись к окну и все время смотрели в него, чтобы не вступать с кем-нибудь в разговор. Так мы просидели всю дорогу. Около пяти поезд прибыл в Инсбрук. Кстати, в поезде было мало людей и, к нашему удивлению, в Инсбруке почти никто не сошел.

Это была конечная остановка. Билеты при выходе никто не проверял. И хотя нам это показалось немного необычным, мы решили сразу же пойти в полицию и зарегистрироваться, а потом ехать к моей сестре. Но каково было наше удивление, когда мы заметили, что вокруг нас было совсем пустынно. Город как бы вымер. Пройдя немного дальше, мы увидели разрушенные дома, обгорелые стены. Кучи земли, разбросанные камни и разные обломки лежали прямо на улицах. На одном из сломанных деревьев высоко в воздухе висело разорванное одеяло, а внизу, на дороге, вдребезги разбитое огромное зеркало. Тут и там валялась в беспорядке мебель. Возле одной из развалин сидела странно покачиваясь старуха. Немного дальше — старик. Их одежда была испачкана кровью. Они тупо смотрели перед собой. Мы подошли к старухе и спросили, что это все значит. Она удивленно посмотрела на нас и сказала, что два часа назад бомбили город. По-видимому, еще не было отбоя тревоги, так как нигде не видно было ни души.

Не медля, мы опять направились к станции. К нашему счастью, мы узнали, что станция почти полностью уцелела и поезда ходили. Через полчаса мы сели в поезд и поехали к моей сестре, теперь двоюродной сестре, которая жила в двадцати семи километрах от Инсбрука. Не прошло и часа, как мы добрались до небольшой гостиницы.

Нас встретила молоденькая рыжеволосая девушка. Услышав, что мы к Нине, она тотчас же позвала ее. Минуты через две явилась и Нина. Мы обнялись… Люба стояла в стороне и смотрела… Затем я представила ее сестре, и Нина повела нас в свою комнатушку на чердаке.

В комнате было холодно, и Нина включила электрическую печку. Когда стало тепло, мы с Любой разделись и забрались в постели. Я — в Нинину, а Любе постелили на диване. Дочь хозяина, рыжая девушка, которая встретила нас, принесла грелки и на подносе горячего красного вина. А немного позже Нина на громадном подносе принесла хлеб, масло, колбасу, сыр и все, о чем мы только мечтали еще совсем недавно в тюрьме.

Так, почти не вставая с постели, мы провели два дня. За это время мы отдохнули от путешествия, от холода в поезде, от нервного напряжения и голода в тюрьме. А на третий день — был как раз канун Рождества — мы решили испытать счастья — зарегистрироваться в полиции в соседнем городке. — В Инсбрук мы ехать боялись. Помимо этого, нам не хотелось уходить из этого уютного местечка, где была хоть одна душа, сочувствовавшая нам и знавшая нашу тайну.

В этот же день, как раз в канун Рождества, нас зарегистрировали в Тельфсе и послали на работу в одну гостиницу. Там мы мыли посуду, чистили овощи и фрукты. Работы было очень много, но мы охотно делали ее, не переставая удивляться, сколько здесь было еды и как много даже выбрасывалось. И невольно мы думали о тюрьме, о лагере, где столько людей голодает. Позднее мы узнали, что эта гостиница принадлежала фанатичным нацистам. Но несмотря на это, после всего пережитого, это место нам казалось раем, и каждая из нас тайно желала остаться здесь работать — в полиции нам сказали, что к концу дня решат, кто где будет работать.

Так как Люба была с виду и телосложением сильнее и крепче меня, то я не удивилась, когда к вечеру ей сказали, что она остается в гостинице. А за мной пришел тот же полицейский, который регистрировал нас, и повел в дом купца.