Петр Чайковский - Ада Айнбиндер
Встречи и хлопоты
Приехав в Петербург, Петр Ильич в первую очередь побывал на могиле отца. За три года, проведенных в «теплых странах», композитор совершенно отвык от морозов, которые в начале марта стояли в Петербурге, переносил климат тяжело. В столице Чайковский занялся делами. 20 марта композитор писал Надежде фон Мекк:
«Сейчас вернулся домой из поездки с официальными визитами!!! Это жертва, которую я должен принести ради постановки оперы. Направник (человек очень хорошо ко мне расположенный) прямо сказал мне, что это необходимо, и пришлось подчиниться. Я посетил нескольких тузов театрального мира. Из всего, что они говорили, я выношу впечатление, что в мою пользу веет откуда-то благоприятный ветер и что оперу, кажется, дадут»[545].
В эти же дни состоялось очень важное знакомство с великим князем Константином Константиновичем, сыном Константина Николаевича – младшего брата императора Александра II. «У Великого князя Константина Николаевича есть сын Конст[антин] Константинович. Это молодой человек 22 лет, страстно любящий музыку и очень расположенный к моей. Он желал со мной познакомиться и просил мою родственницу, жену адмирала Бутакова, устроить вечер, на котором бы мы могли встретиться. Зная мою нелюдимость и несветскость, он пожелал, чтобы вечер был интимный, без фраков и белых галстуков. Не было никакой возможности отказаться. Впрочем, юноша оказался чрезвычайно симпатичным и очень хорошо одаренным к музыке. Мы просидели от 9 часов до 2-х ночи в разговорах о музыке. Он очень мило сочиняет, но, к сожалению, не имеет времени заниматься усидчиво»[546], – писал Чайковский.
Из Петербурга Чайковский, не сказав никому из знакомых, отправился на несколько дней в Москву. Но сохранить инкогнито не вышло – композитор встретил великого князя Константина Николаевича. В Москве у Чайковского было важное дело – 9 апреля он подписал доверенность своему издателю Петру Ивановичу Юргенсону на ведение всех своих денежных дел, в том числе заключение договоров с концертными обществами и музыкальными издателями, ведение судебных дел и т. д.
Новое увлечение
С середины апреля Чайковский жил в Каменке, июль провел в Браилове и Симаках, затем вернулся к родным до ноября. За это время он закончил инструментовку «Итальянского каприччио» и Второго концерта для фортепиано с оркестром, занимался корректурой «Орлеанской девы».
Летом 1880 года сорокалетний Чайковский приступил к систематическому изучению английского языка. Композитор с детства владел французским, изучал немецкий, итальянский, латынь. Знал ли он английский ранее и в какой степени – остается неизвестным. Чайковский рассказал Надежде Филаретовне о начавшихся систематических занятиях языком, дабы читать в подлинниках его любимых английских авторов:
«Писал ли я Вам, милый друг, что занимаюсь понемножку английским языком. Здесь мои занятия по этой части идут очень правильно и успешно. Я надеюсь, что месяцев через шесть буду свободно читать по-английски. Это и есть моя единственная цель; я знаю, что в мои годы уже нельзя выучиться бойко говорить. Но прочесть Шекспира, Диккенса, Теккерея в подлиннике – это будет услада моей стареющей жизни»[547].
В это время в Каменке младших племянников композитора обучала языку англичанка Марта Иствуд (Мartha Eastwood), которую в семье называли Марфа Фоминична. Возможно, он мог присутствовать при этих уроках и практиковаться. Но занимался Чайковский самостоятельно и достаточно серьезно, имел для этого небольшую библиотечку: учебник с многочисленными пометами композитора в виде пояснений, переводов английских слов, преимущественно на французский язык[548], словари[549], а также книга англо-французских разговорных диалогов[550]. Позже для изучения языка Чайковский приобрел четыре выпуска журнала «Наши дети» (за январь, март, апрель и май 1884 года[551]), издававшегося Сувориным и предназначенного для изучения английского языка русским юношеством и детьми младшего возраста.
К концу 1883 года композитор осуществляет свою мечту: «Представь себе, Николушка (Конради. – А. А.) мой милый, что я на старости лет пресерьезно стал заниматься английским языком и дошел до того, что “Копперфильда” читаю в подлиннике. Это доставляет мне несказанное удовольствие»[552].
Видимо, занятия в какие-то моменты прерывались, затем возобновлялись, что было свойственно натуре Чайковского. Об изучении композитором английского языка в течение 1884 года также свидетельствуют его дневниковые записи, сделанные весной того года[553], и письмо Надежде фон Мекк: «…между прочими моими занятиями я здесь имею возможность довольно много времени отдавать английскому языку, в котором мои успехи очень значительны; теперь я уж без затруднения и без ежеминутного заглядывания в лексикон могу читать Диккенса, романы которого в подлиннике приобрели для меня новую прелесть. Теперь я с величайшим удовольствием читаю “Копперфильда”»[554]. Петр Ильич не обманывал – в его личной библиотеке сохранились издания романов Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба»[555] и «Дэвид Копперфильд»[556] с его многочисленными пометами.
Важный заказ
В Каменке в первых числах июня 1880 года Чайковский получил письмо от Юргенсона. В нем Петр Иванович сообщил, что Николай Рубинштейн назначен главой музыкального отдела Всероссийской промышленно-художественной выставки, посвященной 25-летию царствования Александра II и освящению воздвигавшегося уже более полувека храма Христа Спасителя. Выставка должна была состояться весной 1881 года. Юргенсон был назначен помощником Рубинштейна и передал просьбу написать сочинение на выбор из следующих вариантов: увертюру на открытие выставки; увертюру к 25-летию царствования Александра II или «Кантату в каком угодно стиле или форме, но с оттенком духовной музыки, но непременно православной, на открытие Храма Спасителя»[557]. Далее Юргенсон добавил: «Конечно, за деньги»[558].
На это предложение композитор ответил: «Душа моя! Ты, кажется, думаешь, что сочинять торжественные пиэсы по случаю выставки есть какое-то высочайшее блаженство, которым я поспешу воспользоваться и тотчас же примусь изливать свое вдохновение, хорошенько не зная, где, как, что, зачем, когда и т. д. Я не двину ни одним пальцем до тех пор, пока мне чего-нибудь не закажут. Если хотят, чтобы я написал на текст что-нибудь вокальное, – пусть пришлют текст какой угодно (по заказу я готов хоть объявление провизора Чайковского о мозольной жидкости положить на музыку); если хотят, чтобы я написал что-нибудь инструментальное, пусть напишут, что именно, в какой форме и для иллюстрирования какого события. Вместе с тем необходимо, чтобы 1) назначили определенную цену с точным указанием, где и с кого могу ее получить, и 2) назначили определенный срок. Итак, узнай все это, переговори с кем нужно и решай. Все это я требую не по капризу, а потому, что иначе не могу сочинять подобные вещи, т. е. всякие торжественности, как когда мне точно и ясно скажут, чего им от меня нужно, за какую цену и к какому сроку. <…> Ты мне предоставляешь выбор того или другого торжественного события, как будто я могу прельститься одним из них! <…> Представь себе,
