Александр Романов - Книга воспоминаний

После завтрака я видел моего брата Сергея, который читал первый приказ Временного Правительства.

Солдаты всех родов оружия приглашались новыми правителями сформировать комитеты или советы и избрать на командные должности угодных им офицеров. Этот же знаменитый Приказ № 1 объявлял об уничтожении военной дисциплины, об отмене отдания чести и пр.

— Это же конец русской армии! — сказал Сергей.

— Сам Гинденбург не мог бы внести никаких дополнений в этот приказ. Гарнизон Выборга уже перерезал своих офицеров. Остальные не замедлят последовать этому примеру.

Мы оставались в Ставке ещё три дня, и каждая минута этого пребывания твердо запечатлелась в моей памяти.

Генерал Алексеев просит всех нас собраться в главном зале Могилевской Ставки. Никки хочет обратиться с прощальным словом к своему бывшему штабу. К одиннадцати часам зала переполнена: генералы, штаб и обер-офицеры и лица свиты. Входит Никки, спокойный, сдержанный, с чем-то похожим на улыбку на губах. Он благодарит свой штаб и просит всех продолжать работу с прежним усердием и жертвенностью. Он просить всех забыть вражду, служить верой и правдой России и вести нашу армию к победе. Потом он произносит свои прощальные слова, короткими военными фразами, избегая патетических, слов. Его скромность производит на присутствующих громадное впечатление. Мы кричим ура, как никогда ещё не кричали за последние двадцать три года. Старые генералы плачут. Ещё мгновение и кто-нибудь выступит вперед и станет молить Никки изменить принятое им решение. Но все напрасно: Самодержец Всероссийский не берет своих слов обратно! Никки кланяется и выходит. Мы завтракаем. Мы обедаем. Разговоры не клеятся. Мы говорим о годах нашего детства, в Ливадийском дворце.

Всю ночь я слежу за освещенным городом и прислушиваюсь к радостным крикам толпы. Окна вагона старой Императрицы освещены. Временное Правительство оттягивает свое решение, может ли Никки вернуться к семье в Царское Село. Никки беспокоится об Аликс. Она одна, и все четверо дочерей больны корью.

Генерал Алексеев просит нас присягнуть Временному Правительству. Он, по-видимому, в восторге: новые владыки, в воздаяние заслуг перед революцией, обещают назначить его Верховным Главнокомандующим!

Войска выстраиваются перед домом, в котором, живет Государь. Я узнаю форму личной охраны Государя. Это батальон георгиевских кавалеров, отделение гвардейского железнодорожного батальона, моя авиационная группа и все офицеры штаба.

Мы стоим за генералом Алексеевым. Я не знаю, как чувствуют себя остальные, но лично не могу понять, как можно давать клятву верности группе интриганов, которые только что изменили данной присяге. Священник произносит слова, которые я не хочу слушать. Затем следует молебен. Впервые за триста четыре года существования монархии, на молебен не упоминается имени Государя. Мои мысли с Никки, который до окончания этой церемонии находится у себя. Что-то он переживает в этот момент. Наконец, Временное Правительство снизошло до его просьбы, и его отъезд назначен на завтра. В четыре часа дня он и Сергей должны ухать в Петроград. Я же и вдовствующая Императрица отправляемся в Киев.

Отсутствие всех остальных членов Императорской фамилии вызывает во мне чувство горечи. Неужели они боялись, что, приехав в Ставку, они рискуют своим положением пред Временным Правительством или же эта поездка им запрещена. Этот вопрос так и остался без ответа.

Мы завтракаем вместе. Никки старается подбодрить свою мать. Он надеется скоро увидеться с нею. Что-то говорит о своем отъезде в Англию, хотя и предпочитает остаться в России. Без четверти четыре. Его поезд стоит на путях напротив нашего. Мы встаем из-за стола. Он осыпает поцелуями лицо матери. Потом он поворачивается ко мне, и мы обнимаемся. Он выходит, пересекает платформу и входит в свой салон-вагон. Члены Думы, прибывшие в Ставку, чтобы конвоировать Никки до Петрограда и в то же время стоят за его приближенными, пожимают руку генералу Алексееву. Они дружелюбно раскланиваются. Я не сомневаюсь, что у них есть основания быть благодарными Алексееву.

Поезд Никки свистит и медленно трогается. Он стоит в широком зеркальном окне своего вагона. Он улыбается и машет рукой. Его лицо бесконечно грустно. Он одет в простую блузу защитного цвета с орденом Св. Георгия на груди. Вдовствующая Императрица, когда поезд Царя скрылся из вида, уже не сдерживает больше своих рыданий. Входит мой брат Сергей. Через десять минут он тоже едет в Петроград. Желаю тебе счастья, Сергей. Прощай, Сандро. Мы оба сознаем, что нам уже не суждено более встретиться. Наш поезд начинает медленно двигаться. Вернувшись в мое купе и снимая пальто, я замечаю отсутствие императорских вензелей, которые я в течение тридцати лет носил на погонах. Я вспоминаю, что Временное Правительство издало по этому поводу какой-то приказ.

Глава XVIII. Бегство

Вернувшись из Ставки, я должен был подумать о моей семье, состоявшей в то время из Императрицы Марии Федоровны, моей жены Великой Княгини Ксении Александровны, моей невестки — Великой Княгини Ольги Александровны, моих шестерых сыновей и мужа Ольги Александровны, Куликовского. Моя дочь Ирина и её муж — князь Юсупов, высланный в свое имение близ Курска за участие в убийстве Распутина, присоединились к нам в Крыму немного позднее.

Я лично хотел остаться в Киеве, чтобы быть поближе к фронту. В моей душе не было чувства горечи к русскому народу. Я любил родину, я рассчитывал принести ей пользу, будучи на фронте. Я пожертвовал десятью годами моей жизни для создания и развития нашей военной авиации, и мысль о прекращении привычной деятельности была для меня нестерпима.

Первые две недели все шло благополучно. Мы ходили по улицам, смешавшись с толпой, и наблюдали грандиозные демонстрации, которые устраивались по случаю полученной свободы!

Дни были заполнены бесконечными митингами, и многочисленные ораторы обещали мир, преуспеяние и свободу. Было трудно понять, как все это произойдет, пока была война, но, конечно, следовало считаться и с русской велеречивостью.

Вначале население относилось ко мне весьма дружелюбно. Меня останавливали на улице, пожимали руки и говорили, что мои либеральные взгляды хорошо известны. Офицеры и солдаты отдавали мне при встрече честь, хотя отдание чести и было отменено пресловутым приказом № 1.

Все шло как будто прекрасно. В провинции и на окраинах революция проходила бескровно, но нужно было остерегаться планов немецкого командования. Немецкие стратеги не оправдали бы своей репутации, если бы упустили те возможности, которые открывались для них благодаря нашей революции. Она являлась для немецкого командования последним шансом, чтобы предотвратить готовившееся весною общее наступление. Никакое вмешательство в их пользу со стороны бесплотных сил не могло бы создать более благоприятной для них обстановки, чем наша революция.