Станислав Малышев - Военный Петербург эпохи Николая I

Бал у Вонлярлярских. Худ. И.И. Шарлемань. 1852 г.

В этом кругу вращались гвардейские офицеры-аристократы, которым посчастливилось иметь родню и связи. Их свободное от службы время заполняли балы, рауты (так назывались торжественные званые вечера без танцев), музыкальные вечера у частных лиц, где избранное общество слушало приглашенную знаменитость, званые обеды, просто небольшие вечера со светскими разговорами, спокойной, неазартной карточной игрой и хорошим ужином и, наконец, визиты — короткие посещения светскими людьми друг друга по важным или пустяковым делам, с поздравлениями или просто от скуки.

Преображенец князь Имеретинский с восторгом, ностальгией и иронией вспоминал свои балы: «Сколько было аристократических барских домов, где все высшее общество и царская фамилия собирались на балы и рауты! На Невском проспекте, кроме домов Белосельской, графа Протасова и графа Строганова таких больше не помню, но на Большой Морской их число возрастало с каждым шагом… В конце Морской, по ту сторону Мойки, — огромный дом князя Юсупова, где в ту пору давались самые лакомые для светских людей и самые великолепные балы… Английская набережная была занята сплошь домами финансовой или придворной знати. На Дворцовой набережной — опять гнезда знати… Долго бы я не кончил, если бы стал их всех описывать… Балы и рауты большого света играли не последнюю роль в офицерском быту. Хотя немногие ездили в свет, однако, выражаясь словами генерала Микулина, „несколько преображенских воротников“ всегда можно было встретить на балах и раутах. После Венгерской войны я поселился с товарищем моим по Пажескому корпусу Александром Михайловичем Рылеевым. Мы стали выезжать в свет и там само собою отдаляться от казарменного забубенного житья».[148]

Великосветский салон. Неизв. худ. Нач. 1830-х гг.

Не лишенный поэтического таланта князь Имеретинский с легкой усмешкой над собой описывает в стихах свой первый бал у сенатора, графа А.Г. Кушелева-Безбородко, на который он попал зимой 1850 года. Вещи, обыкновенные для опытных в свете людей, оказались для юного прапорщика в диковинку, произвели на него сильное впечатление и были упомянуты в зарисовке со множеством любопытных деталей. Здесь и плошки с горящими огнями, расставленные перед домом по случаю торжества, и томящиеся в передней лакеи гостей, и выстроившиеся на лестнице лакеи хозяина, и лучший в Петербурге того времени бальный оркестр Гунгля, и хозяин, лично встречающий дорогого гостя, престарелого генерала от инфантерии П.Н. Ушакова, бывшего начальника гвардейской пехоты, и сидящие за картами старики, и танцующая молодежь, а также традиционная последовательность танцев, нравы маменек и дочек, и шутливое отчаяние неловкого молодого офицера, которому свет не прощает ошибок.

Когда век юности прелестнойМеня привлек на первый бал,Почин свой в танцах интересныйСебе на память я списал.

И вот сперва припоминаю,Как, поздним вечером, зимойПри свете плошек подъезжаюК крыльцу по мерзлой мостовой.

В передней всех цветов ливреиВ углах толкаются, шумят,Шумят, и барские затеиВсечасно от души бранят.

На ступенях, сукном обитых —Опять ливрейный красный рядИ Гунгля скрыпок знаменитыхАккорды издали звучат.

Вхожу, смотрю, и в ослепленьеСмущенный растерялся взгляд,Я отпустил в благоволеньеПоклонов десять невпопад.

Мне показалось, что читаюВо взглядах разговор немой:Вопрос: — Кто он? — Ответ: — Не знаю!..Юркнул в толпу и проскользаюЯ поскорей в другой покой.

Повсюду там мирские властиСидят у ломберных столовИ сколько всевозможной мастиВалетов, кралей и тузов!

И сколько можно в них подметить,Кабы остаться на часок…Но что это? Еще звонок!Кого бежит хозяин встретить?

Смотрю — он вводит генерала,А тот бредет едва, едва.Мне тотчас память подсказала,Что видела, что испыталаСедая гостя голова.

Полвека — срок ея служеньяПрестолам Бога и царей.Быть может, третье поколеньеСегодня пляшет перед ней.

И этот воин закаленныйРобеет от пытливых глаз,Как я, как прапорщик смущенный,Боится шаркнуть лишний раз.

На отвлеченное сужденьеНе стану время я терять.Пойду-ка в зал потанцевать,Хоть танцы — для меня мученье.

В роскошной зале Гунгль играет,И опытный его смычокДавно уж прыгать заставляетТолпу послушных праздных ног.

Я сам на этот раз решилсяПолькировать изо всех сил…На первом туре с такту сбился,На старых барынь повалилсяИ даме ножку отдавил!

Лорнеты женские, мужскиеБлеснули и в меня впились.Заговорили взоры злые:«Птенец, летать не торопись».

Нагрянул мне для утешеньяКадриль… по крайней мере, в немНемного надобно уменья,Чтоб не ударить в грязь лицом.

Вот, я скорей заторопилсяМеста и даму отыскать,Расшаркался, приосанилсяИ приготовился начать.

Опять беда! Гляжу: бежитМой vis-a-vis ужасно красный.И мне с волненьем говорит:«J’ai pas de dame». О, я несчастный.

Ну что тут делать, посудите.Я via-a-vis не упустил.Твержу ему: «Не погубите,Пока хоть тетушку ведите!»,Напрасно я его молил.

Пропал кадриль… с тех пор решаюсьБесстрастным зрителем стоять.И поневоле принимаюсьЗа всеми всюду наблюдать.

Со мной, у стенки, повсеместноИ чинно рядышком сидят«Les bonnes Mamans» — уста и взглядИх улыбаются прелестно,Но Богу одному известно,Что на душе они таят.

Где дочка? С кем теперь танцует?Прилично ль платье, тон манер?И кто-то с нею полькирует:Жених иль просто кавалер?

«Ma chere, в наш век мужское племяНе то, что в прежние года.Плясать, вишь, не всегда им время,Зато поужинать — всегда!»

Так ропщут маменьки, а дочкиСогласны с тем? — Едва ли да!Они с своей взирают точки,И с ними чистая беда!Но бал закончу, господа:

Финал — мазурка… все танцуют,А сильно есть и спать хотят,За ужином и стар, и младВсе возбуждаются, пируютИ с удовольствием едят.

Быть может, это заключеньеЯ слишком резко написал:Что делать, просто неуменье,Уменья нет, и кончен бал.

Да и перо уж отупело,Ему пора бы на покой.А что «Конец венчает дело»На это мы махнем рукой![149]

Другой преображенец, Самсонов, вспоминал о придворных балах конца 1830-х годов: «После происшедшего в Зимнем дворце пожара государь император перенес свою резиденцию в Аничковский дворец. Роскошные приемы и балы, украшенные тремя царскими дочерьми, привлекали к нашему двору много иностранных принцев. Получить приглашение на эти балы составляло верх желаний светской молодежи. Для нас, военных, существовала двоякая форма приглашений: на большие балы назначалось обыкновенно по стольку-то офицеров от полка, а на малые — призывались избранные лучшие танцоры, в число которых по временам попадал и я.