Письма к Вере - Владимир Владимирович Набоков

В «Марианне» пять вполне лестных и вполне ничтожных строчек о «Meprise», привезу газету, не знаю, как послать, а если узнаю, пришлю. Целую тебя, моя любовь. Сейчас буду писать печатными буквами:

228. 4 апреля 1939 г.

Лондон, Бречин-плейс, 5 – Париж, рю ле Моруа, 31, отель «Роял Версаль»

4–iv–39

10.30

Душенька моя, любовь моя, карточку нашел, – выглянула и улыбнулась.

Вчера был у Цетлиной – все трое уезжают в Париж и «предоставляли» мне свою – очаровательную – квартиру. Я перееду туда, если стану в тягость Саблиным; это так, на всякий случай. М.<ария> С.<амойловна> страшно мило отдала все распоряжения, а мне – ключ. Тут, у Саблиных, в высшей степени симпатично и удобно, так что без принуждения отсюда не двинусь. С Цетлиной мы пошли к Mrs Whale: старая интеллектуальная англичанка, некогда устраивавшая лекции моему дяде, написавшая книгу о «soul of Russia», знакомая с разными писателями и т. д. Буду у нее опять в воскресение. Вечером встретился в кафе с милейшим, обширным Коноваловым (очень похож на толстовского Пьера!), и он мне дал много всяких сведений – показал образцы референций, прошений, программ – я многое записал, – вообще, он был необыкновенно участлив. Ваканция будет не только в Leeds, но и в Шефильде. Кроме меня, еще два кандидата, один из них Струве, но К.<оновалов> говорит, что Струве неправильно осведомлен, т. е. он рассчитывает на большее жалование, чем на самом деле будет, и, таким образом, менять Лондон на Лидс нет для него смысла. Он полагает, что дело выгорит. Ночью я составил начало русской грамматики для англичан. Кроме всего, вняв моим настойчивым жалобам, он обещал посодействовать в добыче субсидий. Придется обратиться к Baring’y и Duchess of Atholl письмом, подписанным влиятельными лицами – профессорами и т. д., – которых он соберет, – и это же письмо послать в Америку Бахметьеву. Словом, все это вилами на воде, но вода с синевой отраженных возможностей. Сегодня сговорился о встречах с Глебом, баронессой, звонил к Соломон, потому что она просила это сделать (через Цетлин). Сегодня завтракал у Поляковых, встречаюсь на Charing Cross с Mollie, обедаю у Брайкевича. Звонил вчера к О.<се> Бромберг<у>, не застал, оставил телефон, но он не звонил. Попробую сейчас опять. Jeeves попытался выложить мне чистые кальсоны и был удивлен, заглянув в шкап. Люблю тебя, мое драгоценное существо, напиши ко мне, целую тебя.

душенька мой, тут красные толстые двухэтажные автобусы отражаются кверх ногами в мокром асфальте. люблю тебя.

папочка

229. 5 апреля 1939 г.

Лондон, Бречин-плейс, 5 – Париж, рю ле Моруа, 31, отель «Роял Версаль»

Любовь моя, пора мне от тебя что-нибудь получить. Как быть с пересылкой маме – опять отчаянное письмо от Е.<вгении> К.<онстантиновны> Получил отличный testimonial от Бердяева. Вчера завтракал у Поляковых – он с виду вылитый Муссолини, было много гостей, я не совсем удачно заговорил о Nicholson’e с Lord Tyrrel, который с ним на рыбных ножах. Затем пил чай с Молли и ее прелестнейшим мужем. Она принесла хорошо переписанную пьесу – но в одном экземпляре… Теперь буду звонить Родзянко. Затем обедал у милейших стариков Брайкевич; у них замечательная коллекция картин – особенно – целая россыпь сомовских, которыми я не мог насосаться. Все это громадные концы – и дождь, дождь. Вечером застал у Саблиных Казим-Бека, Биллига и Шувалова. К.-Б<ек> – бойкий брюнет с миндалевидными глазами, очень звал на их парижские чаи. Сейчас иду к Будберг, потом – Струве, потом к Allen Harris, потом – чтение. Обожаю, обожаю тебя!

митенька мой, пришли мне рисуночек. целую тебя

230. 6 апреля 1939 г.

Лондон, Бречин-плейс, 5 – Париж, рю ле Моруа, 31, отель «Роял Версаль»

Любовь моя, вечер прошел очень удачно, заработал свыше 20 фунтов (еще ожидаются поступления), Саблин сказал вступительную речь, которая кончалась тем, что «на его (моем) челе венок не столько лавровый, сколько терновый». Я читал «Лик» и «Музей». Во время перерыва ко мне подошла маленькая пронзительная женщина в пенсне и спросила: я хочу только одно знать – вы получили в свое время мое письмо?.. (помнишь, – в Ментоне получили), – и когда я это подтвердил (со всякими добавочными радушными звук<ам>и), то она добавила: «Больше мне ничего не нужно» – и с достоинством отошла. Фотограф от «Post (something)» [журнальчик вроде «Match»] снимал и меня, и публику, и картины на стенах. Была Ева Luthyens, страшная, старая, но еще тень «chien» осталась. Бромберга не было, хотя я его пригласил.

Утром вчера был у Будберг – она очень сердито и толково отнеслась ко всем моим делам, наметила несколько планов и потребовала «Seb.<astian> Knight» – я ей передал второй экземпляр, – у нее есть отличный издатель, как раз любящий такого рода вещи. В четыре встретился с Глебом. Он откровенно объяснил, что если в Лидсе будут платить больше, чем в Лондоне (т. е. больше 450 фунтов), то он туда переедет. Пэрс предложил туда двух кандидатов: его – и меня. Если так, то и кандидатура лондонская, моя, поддерживается Пэрсом. Если же третий кандидат (англичан, преподающий в Шефильде) получит Лидс, то освобождается Шефильд. Словом, как будто выходит так, что при любой комбинации какое-то место мне достанется. Перса на днях увижу. Струве не хитрит – скорее, хитрит Коновалов. Я все узнал насчет прошений, преподаванья, курса и т. д. Перс снесется с Лидсом, чтобы мне устроить там interview (необходимая процедура для кандидата), благо я нахожусь в Лондоне, а то пришлось бы специально приезжать из Парижа. В шесть часов я был на party у Harris’ов, передал ему «Sebastian», блистал по мере сил, – было очень оживленно и мило.

Утром сегодня два часа провел в энтомологическом отделе музея, где люди (каждую строчку которых знаю по «Entomologist») приняли меня как родного, пригласили работать там, когда и сколько хочу, дали мне в распоряжение все коллекции, всю библиотеку (все это втрое больше и лучше, чем у Herring’a), и я первым делом разобрался в моих лиценидах – причем выяснилось, что моя штука («гибридная» раса) совершенно неизвестна, хотя там представлено все, одни расы «Коридона» занимают четыре коробки. Только что был нарядный завтрак у Саблиных, с Поляковыми и чилийкой Mrs Marshall. Сейчас (около четырех) должен быть у С. Родзянко, с пьесой, а потом обедаю с Виленкиным.

Получил только что твое дорогое, голубое письмо, мое упоение, моя нежность! Митеньке пишу отдельно. Чувствую себя превосходно. Спасибо, душка, за пижаму и кальсы <sic>, – чудно. Все testimonials плюс прошения и куррикулум будут здесь переписаны в виде отдельной брошюрки. Люблю тебя, люблю тебя, очень люблю.

Завтра напишу Анюте.

231. 7 апреля 1939 г.

Лондон – Париж, рю ле Моруа, 31, отель «Роял Версаль»

Любовь моя дорогая, добыл еще 10 гиней сверх тех 21 фунт<ов>, но они для мамы. Выслать ли ей отсюда (если возможно)? И как обстоит дело с пересылкой парижских? Кажется, предвидятся еще поступления. Английский вечер будет, если Глеб не разложится в последнюю минуту. Вчера отнес Родзянке пьесу, долго у него сидел (в громадной студии, полной его – совершенно бездарных и мертвых – картин), тепло поговорили (причем случайно выяснило<сь> – очень характерно, – что он не имел ни малейшего представления о смерти моего отца). Он обещал все сделать, что может, назвал пять-шесть лиц, к которым может обратиться; на днях встречаюсь с его бель-сыр. Обедал я у Виленкина в клубе, – это патологический болтун, битый час мне рассказывавший с разных сторон и концов одну и ту же историю (как он попал в 26-м году под автомобиль), перебивая самого себя фразой «ту кат э лонг сторри шоррт», но так как самая эта фраза напоминала ему ту или другую «особенность английской жизни», то она уводила его в новый словесный закоулок, откуда он кружным путем возвращался к центру рассказа. После обеда с ним и с исключительно симпатичным Major Crawford (знавшего моего отца и читавшего «Despair») мы поехали в мюзик-холл, где, между прочим, очень хорош был скетч с Гитри. Сегодня Good Friday, все пусто и тихо. Днем меня пригласил Lee на футбол, а обедаю я у Гринбергов. Утром я погулял в Kensington Gardens (музей – т. е. мой отдел – закрыт, увы, до вторника, – а находится от меня так близко, как Ильюша от нас); странно – в этот