Из зарубежной пушкинианы - Фридкин Владимир Михайлович
Как будто пожар восстает.
Сияние северной ночи
Я помню всегда близ тебя.
И светят фосфорные очи,
Да только не греют меня.
В ответ на эту декламацию княжна сказала:
— И она, и ее друг знали много стихов на память. Может быть, и Фета знали. Он очень ревновал ее. У Пушкиной были теплые карие глаза, а совсем не холодные фосфорные очи. Видимо, он любил ее, но в ее любовь не верил. А может, не мог забыть выражение ее глаз там, в ночном такси, на La Croisette.
Мне показалось, что княжна улыбнулась. Но потом понял, что ошибся. Улыбку ее я видел только раз, когда положил букет фиалок на свечной прилавок.
Потомки «Левушки»
Этот небольшой эпизод моих литературных поисков я рассказал Н. Я. Эйдельману, вернувшись в 1981 году из командировки в США. Выслушав, Натан Яковлевич сказал: «Интересно. Вот только жаль, что этого не пропустит цензура. Пусть это будет твоей маленькой тайной, рассказом не для печати». И мы оба вспомнили веселую историю наших школьных лет, когда наш одноклассник Эрик Цвингли, не выучив урока, долго молчал у доски и только в ответ на настойчивый вопрос учителя, знает ли он урок, ответил: «Есть высшее счастье, познав, утаить». Фраза эта принадлежала, кажется, Валерию Брюсову… Это была горькая шутка. Утаивали в то время не от счастья, а от страха. Но вот прошли годы… И все изменилось вокруг нас, а главное, в нас самих. И многие прежние тайны исчезли, растворившись в стыду и горечи. Вот и мой рассказ, бывший ранее «не для печати», я выношу на суд читателя.
Работая в рукописном отделе Библиотеки Конгресса в Вашингтоне и разбирая дневник Клея, я нашел архив Американского Пушкинского общества. Общество это создал в США в 1936 году бывший русский дипломат и писатель Борис Львович Бразоль в связи с подготовкой столетия со дня смерти поэта. День 29 января 1937 года был событием культурной жизни не только у нас, но и по другую сторону границы, которая в ту пору была у нас «на замке». Для нас не существовало культуры русской эмиграции, ее замечать было опасно. К тому же юбилейным был страшный 1937 год…
В архиве Пушкинского общества нашлись интересные документы. В связи с пушкинским юбилеем Б. Л. Бразолю писали С. В. Рахманинов, И. А. Бунин, В. И. Вернадский, Сергей Лифарь… Но вот среди бумаг нашлась тоненькая папка с письмами. Это была переписка Бразоля с жившими в Брюсселе внуком поэта Николаем Александровичем Пушкиным, его женой Надеждой Алексеевной и сыном Александром Николаевичем. Николай Александрович был родным братом Елены Александровны Розенмайер, уже известной читателю этой книги по рассказу о пропавшем дневнике Пушкина. Вот одно из писем внука Пушкина к Бразолю, написанных перед юбилеем.
«Брюссель, 14 января 1937, 17 Rue de l’Ermitage. Многоуважаемый Борис Львович! Большое Вам спасибо за Ваше любезное письмо и присылку программы Пушкинских торжеств в Америке. Очень, очень благодарю Вас также за посылку сборника „Русский Сказочный Мир“, который, вероятно, на этих днях дойдет. Обширность Вашей программы поистине замечательна, но еще более удивительна энергия самого Председателя Пушкинского Комитета Бориса Львовича Бразоля. Дай Вам Бог полнейшего успеха. Бельгийская и французская пресса просили у меня постоянно семейные портреты, и я подумал, что Вам, может быть, интересно будет видеть, что появится в европейской прессе в смысле иллюстраций, и заодно познакомиться пока хотя бы издали с моей семьей. Посылаю Вам восемь фотографий с надписями на обороте. Буду очень рад, если они Вам пригодятся. Я очень надеюсь, что если на будущий год Вы вновь соберетесь в Европу, то заглянете к нам в Брюссель. Примите уверения в совершенном моем уважении и преданности. Н. Пушкин».
Семейных фотографий в папке не нашлось. Видимо, они затерялись при публикации в США или Бразоль хранил их где-то в другом месте. Переписка между Бразолем и семьей Николая Александровича Пушкина в Брюсселе возобновилась после войны. В папке оказалось несколько писем, датированных концом сороковых годов. Письма эти тяжело читать. Пушкины голодают. Американское Пушкинское общество шлет им посылки с продуктами и одеждой. Пушкины благодарят, добросовестно перечисляя в ответных письмах полученные ими носки, белье, коробки с печеньем… Собственно, и рассказывать об этом не стоило бы, если бы не одно послевоенное письмо, оказавшееся все в той же папке. Автором его была Екатерина Пушкина, жена внука Льва Сергеевича, «Левушки», брата поэта. Вот полный текст этого письма.
«Екатерина Пушкина, род. в 1886 году 27 ноября. D. P. Camp Aschaffenburg. Area 3. Bayern. Germany[31]. В Пушкинский Комитет. New York.
Я, Екатерина, урож. Чикина, в 1909 году 23 января вышла замуж за Александра Анатольевича Пушкина, штаб-ротмистра постоянного состава Офицерской Кавалерийской Школы. Штаб-ротмистр А. А. Пушкин приходился двоюродным внуком поэту, именем которого именуется Ваш комитет. А. С. Пушкин — брат Лев Сергеевич Пушкин — Анатолий Львович Пушкин — Александр Анатольевич Пушкин, мой муж. От этого брака мы имели троих детей. Старшая дочь Алла, замужем, эмигрировала в Венесуэлу в мае 1948 года. Средний сын Александр погиб от большевиков в Эстонии в 1941 году. Младшая дочь Ирина находится со мной в D. P. лагере в Германии. Мой муж погиб в 1919 году весной на Кубани на реке Валерик (так называемой Сунженской линии) в схватке с большевистски настроенными чеченцами, командуя бригадой кубанских казаков в деле под аулом Устар-Гардай. Похоронен в Екатеринодаре на братском кладбище.
Я осмеливаюсь обратиться к вам с просьбой как к комитету, носящему имя двоюродного деда моего мужа, с просьбой помочь мне и моей дочери Ирине перебраться из Германии в Соединенные Штаты и там устроиться на работу. Имею: 1) царский паспорт, удостоверяющий, что я являюсь женой А. А. Пушкина; 2) письмо от сослуживца по гус. полку ротм. Трескина; 3) письмо очевидца смерти моего мужа Императорской армии артиллерии поручика Макшеева; 4) поручительство моей племянницы Голубевой Екатерины и ее мужа. Я надеюсь, что вы поможете мне и дадите возможность после всех перенесенных мытарств найти мне и моей дочери работу, чтобы я смогла бы конец своей жизни провести в покое. Я могу быть домашней хозяйкой, владею французским, немецким и немного английским языками. Моя дочь работала в Эстонии, где мы жили в 1919–1944 гг., на Каунасской [?] фабрике 7 лет заготовщицей. Ек. Пушкина, 16 июня 1948 г.».
Письмо Екатерины Пушкиной — по-видимому, первое сообщение о судьбе потомков Льва Сергеевича Пушкина, о которых до сих пор мы ничего не знали. Чем кончились ее хлопоты — неизвестно, как неизвестна дальнейшая судьба ее самой и двух ее дочерей. От этой жизни остался лишь случайный след — письмо в папке Б. Л. Бразоля.
Трагические страницы русской истории наше поколение перелистывает и осознает только сейчас. Раньше их оправдывали бессовестной фразой «лес рубят — щепки летят». Бессмысленная жестокость этой фразы сама по себе очевидна, но если щепки — потомки Пушкина… Даже имя великого прадеда не защитило их. Как тут не вспомнить еще раз слова Пушкина о преемственности культуры, о том, что его имя осенит его потомков, — слова, истинный смысл которых как будто был утерян, звучащие сегодня горьким упреком.
В «Отрывках из писем…» мы читаем у Пушкина: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие. „Государственное правило, — говорит Карамзин, — ставит уважение к предкам в достоинство гражданину образованному“. Греки в самом своем унижении помнили славное происхождение свое и тем самым уже были достойны своего освобождения. Может ли быть пороком в частном человеке то, что почитается добродетелью в целом народе?.. Бескорыстная мысль, что внуки будут уважены за имя, нами им переданное, не есть ли благороднейшая надежда человеческого сердца?..»
