Мария Романова - Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918

В тот день был сочельник. Как и в предшествующие годы, для моих еще совсем маленьких единокровных сестер в бальной зале была установлена и украшена прекрасная елка.

Отец прервал нашу горестную беседу и напомнил, что пора подумать о детях – ведь они с таким нетерпением ждали праздника. Мы поднялись наверх в столовую, где моя мачеха в окружении своих детей от первого и второго брака разливала чай.

Странная это была компания. Старшая сестра княгини Палей, Л.В. Головина, и одна из ее дочерей были искренними и фанатичными сторонницами Распутина; в этом же лагере был и старший сын моей мачехи А.Е. Пистолькорс, женатый на сестре мадам Вырубовой. Одна из дочерей княгини Марианна Зарникау, напротив, была очень дружна с Дмитрием и поэтому оказалась в противоположном лагере. И вот всего лишь несколько дней спустя после убийства Распутина все эти люди собрались за одним столом с отцом и сестрой одного из заговорщиков, покушавшихся на его жизнь. Атмосфера была напряженная и мрачная до чрезвычайности. Тщетно моя мачеха предлагала новые темы для разговоров; все были вежливо безразличны. Мои бедные маленькие единокровные сестрички, чувствуя в воздухе далеко не праздничное настроение, с тревогой всматривались в окружавшие их лица. Наконец, чтобы положить конец этой тягостной сцене, мой отец встал, чтобы зажечь огни на елке.

На следующий день я пошла проведать свою тетю, великую княгиню Марию. Умная, полная энергии и инициативы, она не пользовалась благосклонностью двора, боявшегося ее независимости и довольно острого языка.

В то время она была единственной великой княгиней, которая любила и умела развлекаться. Она собирала вокруг себя не только местную элиту, но и дипломатов и иностранцев, приезжающих в Петроград. Они уважали ее за ум и были очарованы ее обаянием.

В этот раз она приняла меня даже с еще большей, чем обычно, теплотой и с характерной для нее горячностью объявила, что полностью на стороне Дмитрия.

Наказания, по ее словам, были абсолютно несправедливыми и вызвали широкое негодование. Только на одного Дмитрия, наименее виновного из всех, пало единственное значительное наказание. Юсупов был просто сослан в свое имение; другие остались безнаказанными.

Никто из нас теперь не мог проникнуть во дворец, поэтому она предложила, чтобы мы составили семейное ходатайство к императору с просьбой простить Дмитрия или, по крайней мере, смягчить суровый приговор.

Я восприняла это предложение с воодушевлением. Тогда мы и составили черновик, который я должна была показать своему отцу. Но сначала по пути я заехала повидать ее старшего сына великого князя Кирилла. И он, и его жена всегда очень любили Дмитрия. Они с еще большей горячностью выразили свое осуждение действиям двора по отношению к брату. Я возвратилась в Царское Село. Весь день, не обращая внимания на плеврит и сильную лихорадку, я ездила в открытой машине, а погода была очень холодной.

Когда я вернулась в Царское Село, то, к своему удивлению и к удивлению моей семьи, нашла там толстый конверт, надписанный рукой императрицы, который привез курьер.

Открыв его, я нашла письмо и маленькую деревянную иконку чудотворного явления Богородицы. Я не помню точно, какими словами было написано письмо, но помню его смысл. Императрица хотела выразить, что мысленно она совершенно отделила меня от Дмитрия, и уверяла меня в неизменности своих чувств ко мне.

Я немедленно написала ответ, лаконичный и вежливый. Я написала, что не могу иметь точку зрения, отличную от той, что придерживается мой брат, и меня нельзя отделять от него, даже если из-за этого я потеряю ее любовь.

Вечером я поговорила с отцом и его женой о проекте письма к императору и показала им черновик. Отец не проявил энтузиазма, которого я ожидала, но и не возражал активно, чувствуя, что такое ходатайство будет, по крайней мере, означать некую солидарность всей семьи.

Мы с мачехой отшлифовали текст, сняли с него копию и послали великой княгине Марии, которая приказала его напечатать. Были собраны подписи. Список возглавила наша бабушка, королева Греции. Затем наше прошение отвезли в Александровский дворец. Вернулось оно очень быстро и было адресовано моему отцу; наверху страницы император написал: «Никому не позволено участвовать в убийствах. Я удивлен вашим обращением ко мне. Николай».

Великая княгиня Мария, вместо того чтобы никому не говорить о надписи, сделанной императором, с гневом показывала ее всем. Очень скоро весь город знал наизусть краткий приговор, написанный в верхней части той страницы.

Сразу же после Рождества я уехала в Москву и нашла тетю Эллу гораздо более посвященной в курс дела, чем ожидала. С самого начала влияния Распутина при дворе, она много раз, по ее словам, предостерегала свою сестру императрицу от оказания ему слишком большого доверия и старалась быть независимой от него. Сначала императрица не обращала внимания на ее слова, но, по мере того как значимость Распутина росла в ее собственных глазах, она начала чувствовать все большее предубеждение против тех, кто высказывал подобные предостережения.

Когда влияние Распутина перешло из сферы семьи в сферу политики, тетя Элла, видя в этом быстро возрастающую опасность, решила на этот раз донести свое предостережение непосредственно до императора. Но опять к ее совету отнеслись с пренебрежением. Отношения между двумя сестрами, которые до этого были очень дружескими и близкими, постепенно стали охлаждаться, и вскоре императрица стала ощущать, что ее угнетает присутствие моей тети.

Несмотря на это принципиальное разногласие, они продолжали видеться. Тетя Элла почти так же часто, как и раньше, ездила в Царское Село, не обращая внимания на все возрастающую холодность приемов. Она сказала, что предпочитает это альтернативе покинуть сестру в такое трудное и не подающее надежд время.

Прежде чем решиться на участие в заговоре, Дмитрий нанес тете Элле визит в Москве. Он разговаривал с ней, до тех пор пока не почувствовал, что у него есть ясное представление о душевном состоянии императрицы. И только после этого, убедившись, что мало надежды на нормальный исход дела, он решил примкнуть к тем нескольким смельчакам, которые были готовы приблизить развязку.

Моя тетя ясно представляла себе все сложности, которые возникли в связи со смертью Распутина, но она была так рада его исчезновению, что не могла осуждать убийц. Для нее Распутин был живым воплощением зла, и она чувствовала, что Провидение избрало Дмитрия и Феликса для свершения над ним правосудия.

Она подробно рассказала мне о своей последней поездке в Царское Село, кое-какие слухи о которой достигли наших ушей в Петрограде. Повидавшись с Дмитрием и обдумав положение со всех сторон, она приняла решение сделать последнюю попытку повлиять на царскую чету.