Хассо Стахов - Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944

С запада русские также наступают, преодолевая Неву. Десяти батальонам удается прорваться у Марьино южнее Шлиссельбурга и в районе Городка. Потери их ужасны. Лед Невы густо покрыт телами убитых, которые грудами лежат друг на друге. В местах прорыва саперам 67-й армии приходится оттаскивать трупы в сторону, чтобы затем приступить к наведению первой переправы для танков и орудий. Одна из танковых бригад прорывается с запада, другая — с востока. Они встречаются севернее Рабочего поселка № 5. Вестфальская 227-я дивизия и части ганноверской 96-й дивизии оказываются отрезанными от основных сил.

11-я пехотная дивизия получает приказ на переброску своих частей и подразделений из района, занимаемого на Волхове, на угрожаемый северный участок фронта. Она сохранила лишь 40 процентов маневренности. Транспортные средства отсутствуют. Одно за другим немецкие подразделения перебрасываются в эпицентр боев. И удается то, на что не рассчитывали ни русские, ни немцы: окруженные на побережье Ладожского озера немецкие части прорываются. 6000 солдат пробиваются у Поселка № 6 через русский «замок». 2000 раненых уносят они с собой. Прорыв удается также и тем, кто обороняет Рабочий поселок № 8.

Многие юноши, прибывшие из резерва, узнали войну так, как им ее до этого никто не мог изобразить: ни в учебных подразделениях, ни военные корреспонденты из киножурнала «Дойче вохеншау»(«Немецкое еженедельное обозрение». — Ю. Л.), ни один газетный журналист. Они увидели своих умирающих друзей, изувеченных и уже мало напоминающих людей, засыпанных землей. Органы пропаганды называли это героической смертью. Немецкие солдаты смотрели в направленные на них дула автоматов и не могли сдержать злобы, которая их охватывала, когда от выстрелов из карабинов, от ударов штыками, саперными лопатками и от разрывов ручных гранат замертво падали красноармейцы — их ровесники, на которых они в слепом отчаянии возлагали вину за все свои мучения. Никто не поможет им выдержать вид кровавого людского месива, никто не утешит их, когда они будут слышать крики умирающих. И ни у кого нет ни сил, ни времени, чтобы задуматься над тем, что юноши с советскими звездами, которые были объявлены их врагами, переживают то же самое, таким же образом и с тем же ужасом.

Немецкие солдаты, уцелевшие после таких встреч со смертью, награждались после 15 дней боев бронзовым знаком за участие в рукопашной схватке, после 30 дней — серебряным, после 50 — золотым. Рядовой состав в среднем мог рассчитывать на четыре недели участия в наиболее ожесточенных боях. После этого, исходя из опыта, солдат либо погибал, либо был ранен, или пропадал без вести. Командиру взвода на это отводилась неделя, командиру роты — три недели, командиру батальона — месяц. Рюдигер Оверманн в своем исследовании «Немецкие военные потери во Второй мировой войне» приводит данные о том, что на Восточном фронте в то время еженедельно погибало больше дивизии солдат (в период завершающих боев в 1945 году ежедневно гибло около 10 000 человек). Удивительно, что, тем не менее, 538 человек были награждены золотым знаком за рукопашный бой. Из числа тех, кто был награжден этим знаком, 19 процентов составили солдаты, 56 процентов — унтер-офицеры и 25 процентов — офицеры. Золотой знак как отличие за храбрость был самой редкой наградой в истории Второй мировой войны. Часто вместе с Золотым знаком военнослужащий награждался и Немецким крестом в золоте, который соотечественники с дружелюбным юмором именовали «яичницей-глазуньей» или «партийным значком для слабовидящих».

Кавалеры знака за рукопашный бой, независимо от его степени, пользовались во фронтовых частях большим уважением. Сам же знак для солдат был в большей степени зловещим символом: с одной стороны, награжденными восхищались за их хладнокровие и осмотрительность, с другой стороны — они считались людьми, кому выпало наибольшее счастье уцелеть. Поскольку многие солдаты сами уже прошли через рукопашные схватки, то смогли оценить, какой неслыханной моральной нагрузке подвергались участники таких боев, сражаясь один на один с противником, и как впоследствии давил на них этот груз.

Когда одного из награжденных спросили о его впечатлениях, тот нехотя пробурчал: «Если у тебя есть оружие в руках, то это как в спортивных состязаниях. Ты действуешь как бы машинально. Остаются ли в памяти осознанные впечатления? Но это уже после… Это невозможно описать».

Что он подразумевал: разбитые ниши в окопах, напичканную осколками обваловку пулеметных гнезд, зияющие дырами блиндажи, засыпанные ходы сообщений? Нагруженность до предела стрелковым оружием, ручными гранатами, ящиками с боеприпасами и патронными лентами, перепачканными грязью перевязочными средствами? И на фоне всех опустошений картина, изображающая безмолвно застывших, погибших солдат. Перепачканные грязью лица, рты с бледно-серыми губами, пальцы, по-прежнему сжимавшие приклад винтовки, пистолет, ручную гранату, нож. Между ними — другие солдаты, ушедшие в небытие, как будто спящие мертвым сном с полуоткрытыми пустыми глазами. Везде красные капли и ручейки крови на белесой коже, окрашенная в розовый цвет застывшая улыбка. А между мертвых тел, упавших друг на друга, слышны стоны раненых. Внезапно крики и судорожное дыхание тел, лежащих друг на друге — тех, кто атаковал, и кто оборонялся, — сменяются тишиной. Лишь время от времени поблизости слышен выстрел из винтовки или разрыв снаряда. Где-то совсем вдали рокочет артиллерия. Те, кто остался в живых, сидят на корточках, пристально всматриваются вдаль широко открытыми глазами, лица их застыли. Они не в силах произнести ни слова. А затем густой снегопад, покрывающий всю эту сцену будто саваном.

Все это пережили также и те, кто не получил знаков отличий. Но всем им вновь предстояло пройти этот ад. Заслужить знак за рукопашный бой было действительно непросто.

6000 немцам, вышедшим вместе с 2000 ранеными к своим позициям при прорыве из котла у берега Ладожского озера, не остается времени на отдых или на то, чтобы вообще прийти в себя. Каждый, кто был способен нести оружие или ящик с боеприпасами, вскоре вновь оказывался на участке обороны перед Кировской железной дорогой и у линии электропередач. Едва лишь русским удалось после недельных боев захватить десятикилометровую полосу болотистой местности у Ладожского озера, едва они успели доложить о своем триумфе и о том, что наконец установлено сухопутное сообщение с Ленинградом, как, окрыленные своим успехом и предвкушая дальнейшие свои победы, они начали концентрировать атаки в направлении Синявинских высот. Здесь находился песчаный выступ, поднимающийся вверх на 50 метров, через который на север шла дорога и который, имея плоские очертания, играл роль полосы обеспечения от Ладожского озера до Мги, где размещалась основная тыловая база немецких войск. Само Синявино было населенным пунктом, протянувшимся вдоль дороги в виде разрушенных домов.