Майя Бессараб - Лев Ландау

— Гарик! Иди сюда! — громко позвал Дау.

Гарик вернулся.

— Что ж ты сразу не сказал, что давно знаешь свою девушку? Я решил, что это кот в мешке! А если вы проверили свои чувства, если твоя девушка так умна, я, конечно, согласен. Тем более вы кончаете университет. Передай ей, что я очень хочу с ней познакомиться.

Знакомство состоялось: невеста сына понравилась Льву Давидовичу, иначе и быть не могло.

— Очень мила, — сказал Дау жене, когда Игорь ушел проводить Светлану. — Но ты красивее.

Свадьбы не было: в день регистрации брака Гарик болел гриппом, и оба — жених и невеста — считали свадьбу «купеческим пережитком». Через четыре года родилась дочь Ольга. Игорь оказался необыкновенным отцом и мужем. Хотя Кора никогда сознательно не приучала его к домашней работе, он после рождения дочери делал по дому решительно все. Светлана долго болела. Помочь было некому: ее родители жили далеко, в глухой деревушке, а Кора с трудом управлялась с собственными делами — все заботы о жене и ребенке легли на Игоря. После работы ему приходилось перестирывать гору пеленок, готовить еду, ездить в аптеку за лекарствами — Кора только удивлялась, как он со всем справляется.

Ее рассказы встревожили Дау. Сыну он ничего не стал говорить, но в разговоре с женой у него вырвалось:

— Неужели Гарик будет подкаблучником?

Кора, конечно, не удержалась и передала Игорю слова отца.

— Нет, мам, мне это не угрожает, — ответил сын.

Вскоре после того как Гарик закончил университет, в газете «Московский комсомолец» появилась заметка М. Казакова «Сын» об Игоре Ландау.

«Он получил медаль по разделу физики на прошлогоднем Всесоюзном конкурсе на лучшую научную работу студентов, — сообщает автор и приводит свою беседу с Игорем:

— Что вы чувствовали, когда узнали о присуждении вам медали?

— Радость, но не очень сильную.

— Почему?

— Я человек необщительный и флегматичный.

— Медаль получили?

— Нет.

— Как же так?

— Я думал, что позовут и вручат, но не позвали и не вручили. А самому ходить и допытываться, где она, как-то неудобно».

Скромность — от отца. Дау тоже не стал бы допытываться, ему тоже было бы неудобно.

В заметке есть еще один любопытный диалог:

«— Вы — физик, сын великого физика. Скажите, на вас это не давит?

— Может быть, это странно, но не давит. Недавно мне попался роман Клауса Манна “Мефистофель”. Хороший роман. В предисловии написано, что Клаус — сын Томаса Манна, и он всю жизнь мучился оттого, что для окружающих он только сын великого отца. У меня нет такого комплекса. Это вовсе не означает, что я считаю себя величиной в физике, соизмеримой с моим отцом. Я обыкновенный человек, которому нравится быть физиком.

Он повернулся и зашагал по коридору. Долговязый парень… Если когда-нибудь он прославится, про него все-таки обязательно напишут: “Он похож на отца!”»

В 1965 году английское издательство «Пергамон Пресс» выпустило однотомник научных трудов Ландау. В одном из американских физических журналов в связи с этим появилась заметка, в которой говорилось:

«Этот солидный том — собрание трудов Л.Д. Ландау — возбуждает чувства, подобные тем, которые вызывают полное собрание Вильяма Шекспира или Кехелевский каталог сочинений Моцарта. Безмерность совершенного одним человеком всегда представляется невероятной».

В издательстве «Наука» основные труды Ландау изданы в двух томах. В них вошло девяносто восемь работ. Более половины их выполнено без соавторов.

6 февраля 1966 года корреспондент «Литературной газеты» Наум Мар попросил Ландау прокомментировать мягкую посадку на Луну советской автоматической станции «Луна-9». С некоторым сожалением корреспондент сказал:

— Понимаю, физики здесь ни при чем, это чистейшая техника. Лев Давидович решительно возразил:

— Нет, физики, начиная с Ньютона, все время бились над этой проблемой. И, что особенно важно, физика не оторвалась от реальности. Наоборот, чем дальше, тем больше техника использует достижения физики. Самое показательное то, что технические достижения часто основываются на самых фантастических физических теориях.

Через два дня «Литературная газета» поместила комментарий — в нем Ландау развивал свои любимые мысли. Вот его текст:

В эти дни, когда советская космическая станция “Луна-9”, проделав огромный путь, впервые в истории человечества совершила мягкую посадку на Луне и успешно выполнила всю намеченную программу исследований, я думал о великих заслугах нашей отечественной науки, я думал о Николае Кибальчиче.

Кибальчич был замечательным ученым и мужественным человеком. Находясь в заточении в царской тюрьме и ожидая казни, он набрасывал идеи проекта будущей космической ракеты.

А многие другие замечательные ученые нашей родины, а наш выдающийся исследователь академик Королев! Сколько понадобилось труда и живой творческой мысли, чтобы добиться осуществления удивительного рандеву “Луны-9” с Луной.

Как известно, Луне посвящено немало живописных фантастических романов. Но, пожалуй, ни один из них не мог взволновать человеческое сознание с такой силой, как деловые сообщения ТАСС о только что совершившемся событии. Видимо, это происходит потому, что писатели-фантасты все же остаются пока еще земными людьми…

Сейчас уже завязывается горячий спор о том, кому первыми лететь на Луну — географам, геологам или физикам, и о том, когда же первые космонавты высадятся на Луне. Конечно, было бы трудно и просто легкомысленно гадать, пытаясь назвать дни и часы, но очевидно: дверь на Луну открыта, и в эту дверь вот-вот постучится первый посланец Земли…»

Однажды в гости к Дау пришел Аркадий Райкин с женой Ромой Марковной, актрисой. Дау в этот день чувствовал себя плохо. Пожимая протянутую ему руку, он сказал:

— Здравствуйте! Я большой поклонник вашего таланта, Аркадий Николаевич…

Райкин сделал протестующее движение рукой.

— …Иосифович?

— Зовите меня просто Васей! — воскликнул артист, и все засмеялись.

— Аркадий Исаакович, — наконец вспомнил Дау. — Видите, в каком я жалком состоянии.

— Не придавайте этому значения, Лев Давидович. Мы с женой приехали в Москву на гастроли. Готовим новую программу. Мне бы хотелось исполнить для вас какую-нибудь миниатюру. Дайте тему. Любую…

Не только Дау, но почему-то никто не мог ничего сразу сказать. А я предложила такое, чего даже Райкин не ожидал. Это была сценка с больным, который спрашивает у врача, не помешает ли одно лекарство другому, если он примет их одновременно.