Валерий Шамбаров - Государство и революции

Что же касается тех рядовых россиян, чьи моральные устои в эпоху ленинизма оказались наиболее разрушеными, и кто выступал самыми активными исполнителями кровавых планов Ильича, то большинство из них плохо кончали. Спивались, совершали самоубийства, сходили с ума. В начале 20-х на вокзалах, в поездах, на улице нередко можно было видеть картины, когда "солдатика" или "матросика" начинало вдруг корежить, он бился в припадке и орал от навалившихся кошмаров. И все уже знали - много крови на нем, чужая кровь его душит. Таких забирали и тоже обычно расстреливали без лишних хлопот. Кстати, после 45-го у бывших эсэсовцев и гестаповцев подобного психического явления почти не наблюдалось. Вот вам еще один пример разницы между российской и западной психологией.

Часть вторая.

Свистопляска столетия: красные, коричневые, бело-сине-красные...

1. Две России

В 1917-22 гг. гражданская война вышвырнула из России за рубеж более 2 миллионов человек. Точный учет их был невозможен, они перетекали из страны в страну, поэтому количественные данные о распределении русских эмигрантов по карте мира весьма приблизительны. Скажем, через Константинополь с двумя "одесскими", "новороссийской" и "крымской" эвакуациями прошло более 300 тыс. чел., но многие задержались здесь ненадолго, стараясь перебраться в другие государства - на Балканы, в Чехословакию, Венгрию. Другой мощный поток уходил из России через западные границы - здесь возможностей для бегства было даже больше, поскольку дороги вели по суше, а в периоды немецкой и польской оккупации выезд за рубеж был достаточно легким. Поэтому в Польше собралось до 200 тыс. русских, в Германии до 600 тыс. Много их было в Финляндии и прибалтийских государствах. Значительное количество казаков и белогвардейцев, эвакуированных через Каспий, собралось в Персии. Сюда же добавились беженцы из Закавказья. Но тут их вообще вряд ли кто-то и когда-то пытался сосчитать. Около 100 тыс. очутилось в Китае - те, кто уходил за границу после разгрома Колчака, Семенова, падения Владивостока, а то и при советской власти - при здешних пространственных масштабах наладить охрану границы большевикам удалось не сразу. Большие русские колонии образовались в Маньчжурии - в полосе КВЖД, и в Шанхае, имевшем статус "открытого города".

Во Франции эмигрантов поначалу набралось немного - жизнь тут была дороже, чем в Германии или Венгрии, да и для проезда у большинства беженцев не имелось ни денег, ни документов. Но затем ситуация резко изменилась. В результате Раппальского договора с СССР немецкие власти стали косо смотреть на эмигрантские организации, а в 1923 г. Германию поразил чудовищный финансово-экономический кризис, прежде всего ударивший по малообеспеченным и слабозащищенным слоям жителей, каковыми и являлись беженцы. В то же время победительница Франция усиленно восстанавливала экономику за счет полученных репараций, однако из-за военных потерь испытывала недостаток рабочих рук. И различные организации, государственные и частные, нашли простой выход, приглашая русских, в результате чего к середине 20-х годов сюда перебралось из других государств свыше 400 тыс. чел. Кстати, такое благодеяние к недавним союзникам оказывалось далеко не бескорыстным. Французские вербовщики и представители фирм, разъезжавшие по странам, где скопились беженцы, заключали с ними контракты на длительные сроки, а, приехав на место, люди узнавали, что будут получать вдвое меньше других иностранных рабочих (например, итальянцев), не говоря уж о коренных французах.

Но несмотря на огромное количество эмигрантов, расселившихся по всему свету, такого явления как "русская диаспора" не возникло. Одной из причин этого была разнородность беженцев. Для большевиков непримиримыми врагами считались все политические течения, кроме них самих, и таким образом в изгнании очутился весь спектр партий и движений от монархистов до анархистов. Они и в гражданскую войну в принципе не могли быть вместе, враждуя друг с дружкой, и на чужбине остались скорее противниками, чем союзниками. А те эмигранты, которые никогда ни к какой партии не принадлежали и бежали лишь ради спасения от ужасов большевизма, по самому характеру социального катаклизма тоже оказывались политизированными, и следовательно, смыкались мировоззрением с тем или иным течением, разобщаясь между собой политическими симпатиями и антипатиями.

Другой причиной, препятствующей образованию устойчивой диаспоры, было всеобщее убеждение, что пребывание на чужбине носит лишь временный характер. Казалось просто невозможным, чтобы могучая и славная Россия погибла так скоропостижно и безвозвратно. И крайне невероятным выглядело, что противоестественная по жестокости и цинизму власть большевиков сможет утвердиться на русской земле прочно и надолго. Почти все считали неизбежным скорый возврат своей отчизны на нормальный путь развития, только расходились во мнениях, как именно это произойдет: либо путем постепенной эволюции коммунизма в "цивилизованное" русло, либо в результате народного восстания, которое свергнет этот режим, либо путем иностранного военного вмешательства.

Причем одно из трех выглядело несомненным - если большевики не эволюционируют в лучшую сторону, то народ не выдержит и сметет их. А если по каким-то причинам восстание запоздает или будет подавлено, то при крайней агрессивности коммунистов неизбежно их скорое столкновение с мировым сообществом. Поэтому эмиграция не считала нужным приспосабливаться к окружающему иностранному миру и вливаться в него, отвоевывая собственное прочное "место под солнцем". Она продолжала жить как бы "на чемоданах", зависнув в промежутке между прошлой, разрушенной, и гипотетической будущей Россией. И считала себя связующим звеном, призванным сохранить преемственность поколений, сберечь лучшие духовные, культурные и государственные традиции для грядущего возрождения страны.

Но естественно, сохранялись глубокие различия в оценке событий, приведших отчизну к катастрофе, разница взглядов на процессы и конкретные модели этого возрождения, тактику поведения в тех или иных условиях. Накладывались дополнительные проблемы личных авторитетов, споров, амбиций. И в результате, даже то многообразие политических течений, которое выплеснулось из России, за рубежом начало быстро делиться и почковаться. Так, лишь во Франции было зарегистрировано более 300 эмигрантских организаций различных направлений. В основном, подобные партии и движения группировались вокруг редакций своих газетенок и журнальчиков, что позволяло им выражать собственные мысли и обеспечивало их лидерам средства к существованию.