Вадим Бойко - После казни
Должность шрайбера (писаря), а тем более унтер-шрайбера (младшего писаря) нередко занимали узники любой национальности, от них требовалось только знание немецкого и умение каллиграфически писать готическим шрифтом. Писарская должность была сугубо канцелярской, но довольно часто, чтобы удержаться в этой должности и выслужиться перед начальством, писари, кроме своей основной обязанности, добровольно помогали блоковым, штубовым и капо наводить порядок в блоке. Такими писарями в нашем блоке в данном случае являлись Плюгавый Вацек и садист Янкельшмок.
В самом лагере было, по сути, два лагеря: лагерь уголовных преступников, ставших эсэсовскими холуями, и лагерь антифашистов. Именно по этим признакам, а отнюдь не по расовым или национальным, разделялись и противостояли один другому узники. В количественном отношении лагерь преступников был ничтожно мал, не идя ни в какое сравнение с лагерем антифашистов. Но на стороне первых стояла администрация и эсэсовская охрана.
Следовательно, фронт был и здесь, бои происходили здесь, порой жестокие и кровавые, но формы и методы борьбы были иными. А о значении этого фронта для победы союзных армий над гитлеровской тиранией могут служить в данном случае признания многих гитлеровских генералов. В своих мемуарах они жалуются, что в последний год войны им присылали неисправную военную технику, например, танки, которые выходили из строя, даже не добравшись до передовой. Генералы объясняют это «преступным саботажем коммунистических элементов».
Эти неисправные танки выпускались также заводом «Герман Геринг верке», где работали десять тысяч узников фашистского лагеря смерти «Линц-111». Это был филиал Маутхаузена.
Таким образом, в Освенциме, повторяю, фактически существовало два лагеря: фашисты и антифашисты. Была, правда, незначительная, так сказать, нейтральная прослойка узников, которые не участвовали в этой борьбе и не принадлежали ни к одному из названных лагерей. В основном это были священники, сектанты, служители культа, сами себя выключившие из реальной жизни. Никто не обращал внимания на этих забытых богом праведников… Но вернемся в блок 2-А.
— Как же ты, негодяй, посмел поднять руку на привилегированного гефтлинга, которого удостоил своим вниманием сам рейхсфюрер Гиммлер?! — грозно спросил Янкельшмока Зигфрид и принялся его дубасить. Тот извивался, как уж на вилах, но отбиваться не посмел.
Следует заметить, что среда немецких уголовников взаимовыручка и круговая порука считались неписаным законом воровской этики, которую они свято соблюдали. Зигфрид отлично понимал, с какой целью Ауфмайер посылает нас в «Канаду».
Мы вошли в комнату старосты Пауля. Там уже был Жора. Ауфмайер нервно похаживал по ковру.
— Почему так долго?
Зигфрид доложил об инциденте с Янкельшмоком.
— А ну позови его сюда, — приказал Ауфмайер. Через несколько минут Зигфрид привел бледного Янкельшмока.
— Ты зачем обидел узника, который получил благодарность от самого лагерфюрера и признан администрацией лагеря привилегированным? — спросил Ауфмайер.
— Простите меня. Я виноват… В шлафзале темно, я не узнал его…
— Ладно, на первый раз прощаю, но наказать обязан. Зигфрид, сделай ему просветление: всыпь двадцать пять горячих. Только не перед строем, а в туалетной. И сделай это немедленно.
Когда за ними захлопнулась дверь, Ауфмайер усмехнулся и сказал:
— Теперь он будет тебя узнавать и днем и ночью. Его следовало бы послать в штрафную за неуважение к распоряжениям администрации лагеря, но такие, как Янкельшмок, нужны и здесь. Ну ладно. Вызвал я вас вот для чего: повезите «канадцам» обед и сделайте все, как вчера. А пока что приведи себя в порядок. Через десять минут жду вас здесь.
Жора повел меня в туалетную, чтобы я вымыл окровавленное лицо. Там мы увидели такую картину: Янкельшмок, спустив штаны, лежал брюхом на ящике с хлоркой и стонал, а Зигфрид неторопливо наносил ему удары куском резинового шланга. Двое пиплей ассистировали Зигфриду. Тут же на цементном полу лежали несколько мертвых узников. Несмотря на то что их лица обильно были посыпаны хлоркой, над ними летали большие зеленые мухи…
Мы вернулись в комнату блокового старосты, взяли у Ауфмайера четыре фляги со спиртом и, сопровождаемые Зигфридом, пошли на кухню. Шли молча. Возле самой кухни Зигфрид с видом заговорщика подмигнул мне и сказал:
— Сегодня, если бы не я, тебе пришлось бы киснуть в бочке или валяться возле ящика…
— Мы вас поняли, — ответил за меня Жора, — но покамест давайте не будем делить шкуру неубитого медведя. А то еще как бы не потерять свою…
— Ясное дело — рассчитаемся потом, — поспешно согласился Зигфрид. — Ну а теперь шуруйте. Я загляну к мадам Пуфмуттер в двадцать четвертый блок. Если вернетесь, а меня не будет, подождите возле моечного цеха, — распорядился Зигфрид.
Все обошлось и на этот раз. Вернер дал нам двадцать пять золотых монет. Мы пронесли их сквозь штубвахту во рту. Просто удивительно, что во время обыска эсэсовцы не заглянули нам в рот. Должно быть, действовала определенная договоренность с Ауфмайером.
Как и следовало ожидать, Зигфрид задержался в двадцать четвертом блоке. Обрадованные этим, мы поспешили к себе в блок. Спрятав в Жориной каморке десять монет, мы с нетерпением ожидали Зигфрида. Он прибежал через несколько минут, запыхавшийся и взволнованный.
— Почему не подождали? — накинулся он на нас.
— Там было опасно — кругом эсэсовцы, — сказал Жора и, вынув из кармана золотую монету, протянул ее Зигфриду. — Бери, ты ее честно заработал.
Зигфрид сразу смягчился, монету спрятал в ботинок, и мы втроем отправились к Ауфмайеру. В коридоре нас встретил Плюгавый Вацек. Обнажив в улыбке свои гнилые зубы, Вацек спросил:
— Ну как, порядок?
Вместо ответа Жора опустил ему в карман две золотые монеты, сделав это так, чтобы не видел идущий впереди Зигфрид. Плюгавый заговорщицки подмигнул и, насвистывая модную по тем временам блатную песенку, свернул в сторону, а мы вошли в комнату Пауля, где нас ожидал Ауфмайер.
Вытянувшись в струнку, Зигфрид доложил блокфюреру, что его задание выполнено.
— Спасибо, Зигфрид, ты свободен, — улыбнулся Ауфмайер.
Зигфрид зарделся от удовольствия и выскочил из комнаты. Когда дверь за ним затворилась, Ауфмайер, сверля нас холодными серыми глазами, спросил:
— Ну как успехи?
Вместо ответа Жора вынул из кармана двенадцать золотых монет и положил их перед Ауфмайером. Тот сгреб монеты в горсть, подбросил их зачем-то и спрятал в бумажник. Сегодня у него уже не наблюдалось прежнего энтузиазма. Это настораживало.
