Генри Бэзил - Полковник Лоуренс

Но время было уже потеряно, и когда орудия подошли на дистанцию обстрела, стало уже темно. Тем не менее батарея успела предотвратить турецкую контратаку на Назира, и ее снаряды заставили турок направиться к высотам Джебель-Мания, бросив орудия и транспорт. Там ожидал их в засаде Ауда. Ночью Ауда захватил в плен 600 турок. Остальные турки, воспользовавшись темнотой, спаслись бегством и два дня спустя были окружены австралийцами. Всего арабы захватили 8 000 пленных и убили около 5000 человек, кроме того, им досталось 150 пулеметов и около 30 орудий. Таким образом окончательный разгром 4-й армии может быть полностью приписан операциям арабов и датирован 30 сентября.

Уже в полдень северо-западный выход из Дамаска был закупорен австралийской конной дивизией, которая хорошо продвинулась по западной дороге и достигла ущелья Барада как раз в тот момент, когда по этому пути отступала часть гарнизона Дамаска. Уничтожив поток беглецов пулеметным огнем с утесов, австралийцы быстро заставили противника собраться в перепуганную массу, из которой около 4 000 человек было взято в плен.

В этот же полдень отряд шерифа в Дамаске захватил власть в свои руки и поднял над городской ратушей арабский флаг еще в тот момент, когда отступавшие турки выходили из города. Турки "проглотили" это оскорбление, даже не пытаясь сорвать флаг.

Сам Али Риза-паша, так долго совмещавший обязанности турецкого командира и главы арабского комитета, не присутствовал, чтобы приветствовать эту перемену. Он как раз перед этим был направлен руководить последней линией обороны турок - приказание, которое он принял с большой охотой, так как оно ускоряло для него возможность присоединиться к англичанам.

Отъезд Али Риза-паши из Дамаска, возможно, несколько задержал восстание, однако его естественный преемник Шукри-паша был вынужден к дальнейшим действиям не только гулом британских орудий, но и неожиданной поддержкой алжирских братьев Абд-Эль-Кадером и Мохаммед-Саидом, которые упорно до последнего часа были против турок. Они усилили свою подмогу Шукри-паше, и Мохаммед-Саид принял на себя руководство комитетом на том основании, что был назначен губернатором отъезжавшим Джемаль-пашой.

Хотя события в Дамаске не были известны остальным вождям арабов, последние все же на рассвете послали в город конные части Рувалла, поддержали их отрядами верблюдов Руаля. Самого Назира Лоуренс разубедил входить, опасаясь несчастной случайности в темноте, а также из тех соображений, что въезд днем произведет большее впечатление.

Наконец, Лоуренс и Стерлинг к полночи закутались в одеяла и легли на землю около "голубого тумана". Неожиданно были разбужены радом сильных взрывов и увидели краснеющий отблеск на небе над Дамаском. Приподнявшись на локтях, Лоуренс воскликнул: "О боже! Они подожгли город". Он содрогнулся при мысли, что в момент наступления свободы эта цель их усилий может быть превращена в пепел. Однако Стерлингу он не выдал больше никаких проявлений своего чувства, а просто сказал: "Во всяком случае, я отправил вперед арабов руаля, и мы вскоре будем иметь 4 000 человек в самом городе и вокруг него".

К счастью, опасения не оправдались: взрывы происходили со стороны окладов боеприпасов, которые германские инженеры уничтожали перед уходом. На рассвете 1 октября Лоуренс поднялся на рубеж, с которого был виден весь город, и увидел его не в развалинах, но сверкающим, "как жемчуг при, утреннем солнце". Когда он спустился вниз, по дороге пронесся всадник на коне и прокричал: "Хорошие новости! Дамаск приветствует вас!" Это был курьер от Шукри-паши. Лоуренс сразу же передал эти известия Назиру, чтобы "он мог насладиться почетным входом в качестве награды за его 50 боев".

Тогда Назир и Нури Шаалан въехали в город, а Лоуренс из политических соображений остановил машину у маленького ручья, чтобы помыться и побриться. Его бритье было прервано патрулем бенгальских улан, которые поспешили забрать его в плен{16}. Даже когда Стерлинг раскрыл свой плащ и показал английскую военную форму, он просто получил толчок копьем за свои старания. Они были освобождены только тогда, когда встретили офицера.

После этого они смогли войти в Дамаск. Народ вначале был поражен этой переменой, а затем стал все больше и больше радоваться.

Странным контрастом являлись массы турецких солдат, наблюдавших за вступлением арабов в город так же апатично, как они ожидали своего плена, - в казармах и госпиталях их было свыше 13000 человек. "Пеллягра" - болезнь отчаяния - убивала их тысячами.

В городской ратуше Лоуренса ожидала более серьезная задача, так как, проложив себе путь через излишне демонстративную уличную толпу в вестибюль, он нашел Мохаммед-Саида, отстаивавшего свои права быть начальником города. Прежде чем Лоуренс сумел разобраться в его претензиях, внимание его было отвлечено внезапной дикой схваткой между Аудой и султаном Эль-Атрашем, вождем друзов. Когда мир был, наконец, водворен и убийство устранено, алжирские вожди вместе с Назиром удалились. Тогда Лоуренс, который уже решил назначить Шукри-пашу губернатором, взял его с собой в "голубой туман" для церемониального проезда по городу и для того, чтобы показаться населению. В окрестностях Дамаска они встретили машину Шовеля. "Я описал возбуждение, царившее в городе, и невозможность для нашего нового правительства гарантировать нам административное руководство до следующего дня, когда я буду ожидать его, чтобы обсудить совместные нужды. Тем временем я сделал себя ответственным за поддержание общественного порядка, попросив его только держать своих людей за пределами города, потому что вечером можно будет увидеть такой карнавал какого в городе не происходило в течение 600 лет, а гостеприимство может разложить дисциплину его частей".

Шовелю, как казалось, не особенно нравилась перспектива откладывания его триумфального въезда, но, не имея на этот счет достаточно точных инструкций, он был вынужден сдаться, так же как Берроу у Дераа, превосходящему авторитету "определенности Лоуренса" - тому спокойному, но не допускавшему возражений самоуверенному виду, который хорошо знали все, с кем ему приходилось иметь дело.

Затем Лоуренс вернулся в ратушу, чтобы уладить вопрос с алжирскими захватчиками власти. Последние еще не вернулись, и когда он послал за ними, то получил краткий ответ, что они спят. Тогда он сказал их родственникам, что пошлет за ними британские войска; "это была только тактика, но не фактическое намерение". Когда человек вернулся обратно с этим извещением, Нури Шаалан спросил его спокойно, действительно ли придут англичане, на что Лоуренс ответил: "Конечно, но беда заключается в том, что впоследствии они смогут не уйти". Нури Шаалан обещал прислать ему на помощь своих арабов племени руаля. Вскоре появились алжирские братья со своими сторонниками, полные угроз, .однако когда они почувствовали превосходство вооруженной силы, то выразили готовность выполнить приказание Лоуренса. Лоуренс как заместитель Фейсала объявил их правительство распущенным и назначил военным губернатором Шукри-пашу. Мохаммед-Саид, свирепо ругая Лоуренса как христианина и англичанина, пытался апеллировать к Назиру, который чувствовал себя при этом нежелательном политическом осложнении чрезвычайно неудобно. Но Лоуренс оставался непреклонным. Тогда Абд-Эль-Кадер разразился проклятиями, к которым Лоуренс отнесся настолько презрительно, что взбешенный фанатик-мусульманин выхватил свой кинжал. К счастью, Ауда увидел его движение и бросился вперед с такой звериной яростью, что Абд-Эль-Кадер поспешил отступить. Он и Мохаммед-Саид увидели теперь бесплодность дальнейших протестов и удалились. "Меня уговаривали их задержать и расстрелять, но я не мог проявить своей боязни их злобы или подать арабам пример предупредительного убийства как части политики". Счастлив тот государственный человек, который достаточно понимает историю, чтобы с ним согласиться.