Дмитрий Альперов - НА АРЕНЕ СТАРОГО ЦИРКА

Архангельск был городишко маленький и очень грязный. Переезд наш прошел в общем благополучно, хотя поезд тащился по узкоколейке медленно, на станциях и разъездах стояли долго, и матери тяжело было с тремя маленькими девочками. Мы же с Костей, сознаюсь, мало помогали ей.

Поезд остановился на левой стороне Северной Двины, город же находился на правой. Цирку пришлось погрузиться на пароход и баржу, чтобы попасть в Архангельск. Приехав, мы тотчас отправились к цирку. Здание цирка расположено было на окраине. За цирком шел один квартал и дальше начинался лес, кустарник и тундра. Около самого цирка были еще не срубленные деревья (останки прежнего леса), поэтому казалось, что он стоит и саду.

Здание было большое, летнее. Закончено оно еще не было. Зыбкость почвы сильно затрудняла работу. Оставив вещи, Костю и сестер в цирке, мы с матерью пошли искать себе жилье. После долгих поисков мы нашли комнату у хозяина пивной. Мать была не очень довольна, так как ходить мы должны были череч пивную. В наших долгих поисках мы совершенно забыли о времени. Небо ясное, светлое, когда же мы посмотрели на часы – оказалось, что уже около полуночи. Это была белая полярная ночь. Освещение нам казалось странным и все предметы необычными.

Мы с матерью отправились за Костей и сестрами. Пришли с вещами в комнату и легли спать на мху, сухом и мягком, который нам принес хозяин в больших мешках. Соломы в Архангельске найти было нельзя. Только уснули, как проснулись все сразу: тело жгло, как от ожога крапивой. Нашествие клопов было такое, какого я никогда не видел ни в одном городе. Пришлось встать, будить хозяина и ночью вместо сна заниматься уничтожением клопов.

Утром от товарищей-артистов, встреченных на базаре, узнали, что все они пережили такую же неприятную бессонную ночь.

Базар в Архангельске был особенный. На базаре — ни крытых ларьков, ни открытых стоек. Торговцы раскладывали все свои товары на рогожах на земле. Базарная площадь находилась на самом берегу. Все время к берегу подъезжали лодки, груженые рыбой. Рыба переносилась на столы, стоявшие на берегу. Ожидавшие рыбаков бабы острыми ножами распластывали рыбу, солили и укладывали в приготовленные для нее бочки. Тресковый жир продавался большими кусками, и его покупали все.

Я никогда не видел более беспорядочного базара. Обычных для базаров центральной России рядов не было. В больших лоханях стояла рыба, и тут же баба продавала молоко из берестяного ведра. За наваленной на рогожу, сверкающей на солнце солью высилась гора копченых оленьих языков. Оленьи дохи, лесные ягоды, меховые шапки, грибы всех сортов, ботинки из лосевой кожи, тресковый жир, оленьи рога, глиняная и фаянсовая посуда, оленье мясо, овощи — все лежало вперемежку, создавая необычайную по яркости красок картину.

По базару прохаживались прекрасно одетые иностранные торговцы, ходили поморы в промасленных до отказа тужурках и шляпах с лихим загибом вверх. Мелькали матросские фуражки, и цветные наряды баб и девок.

И над всем этим палящее солнце, синее небо и невероятная вонь трескового жира.

Около самого берега стояла большая затопленная лодка, и из нее за рубль огромным сачком вытаскивали покупателю разнообразных размеров и пород рыбу. Молоко и овощи привозились на базар на собаках, которых вьючили как ослов.

Мы закупили провизии, вернулись в нашу пивную, напились чаю и отправились в цирк. К этому времени туда собралась уже почти вся труппа.

Ввиду дешевизны леса в Архангельске, цирк был сбит из прекрасных, хорошо струганных и пригнанных досок. Ко времени нашего приезда шло устройство манежа. Привезены были чернозем и глина. Когда же пустили шестерку лошадей утрамбовывать чернозем, цирк задрожал, заколебался так, что, казалось, он сейчас рухнет. Старик Изако рассказал мне, что, когда вбивали мачту для шапито, пришлось вырыть яму глубиною в пять аршин. Опустить туда деревянную, плотню обитую крестовину и на ней укрепить мачту. Яму потом засыпали щебнем, камнями и1 землей. Стоило выйти из здания цирка, в любом месте воткнуть в землю железную палку, как сейчас же выступала вода.

Постройку цирка должны были закончить только через два дня. Мы репетировали, знакомились с городом и отдыхали. В Архангельске я встретился и познакомился со стариком Изако, отцом нашего директора. Это был типичный балаганный фокусник. Раньше он разъезжал с балаганом по глухим уголкам Сибири. Передвигалея не по железным дорогам, а в кибитках, запряженных, парою лошадей. Давал он представления на ярмарках, в школах и казармах. Возил с собой афиши, заманчивые по содержанию. Увнавал дни полковых праздников, сговаривался с начальством о плате за представления для солдат (плату брал с солдатской головы) и являлся в город к назначенному сроку. Во время этих поездок он скопил деньжат и устроил в Белой Церкви балаган с полуманежем. Гораздо позднее сын его открыл цирк. Старик считал, что он обижен сыном, и, как только напивался (а пил он каждый день), начинал ругать сына.

— Основатель французского цирка, — говорил он, — это я, Абрам Яковлевич Изако, а не сын мой Франц.

В хмельном состоянии он был смел необычайно, надевал Лучшую пару, цилиндр, брал золотые часы с цепочкой и отправлялся в канцелярию губернатора или к полицмейстеру. Там он жаловался на сына, уверял, что сын его мошенник, что только что в таком-то городе (назывался последний город, в котором работал цирк) он украл у такого-то бриллианты. Сообщал полиции, что сын скрывает у себя политиков-студентов. Варианты эти он пускал в ход, смотря по вдохновению. Иногда он припутывал имя сына к какому-нибудь наиболее нашумевшему уголовному процессу.

Сын приходил в отчаяние от его выходок и умолял мать: «Хорошо, покупай ему водку, покупай… Но пусть пьет дома. Пьяного запирай его и не пускай в город».

А старик в той же элегантной паре и цилиндре забирался в самый низкопробный трактир, угощал и кормил всех трактирных гуляк и опять жаловался на сына. В доказательство же того, какому таланту не дают ходу и какого человека затирают, показывал фокусы. Чтобы выманить старика из трактира, посылали его приятеля артиста Василевского, и оба возвращались после многих часов пьяные вдрызг.

Иногда старик Изако на несколько недель, даже месяцев, исчезал, забирая с собой все свои механические фокусы. Это означало, что Абрам Яковлевич отправился «работать». (Возвращался он с подарками и деньгами, так как фокусник он был действительно первоклассный. Был он манипулятор-санжировщик, то есть проделывал мелкие фокусы, основанные на ловкости рук. Были у него и механические фокусы, очень хорошо по тому времени сделанные. Была «летающая лампа», при выстреле перескакиваюшая с одного стола на другой.