Анатолий Вишневский - Жизнеописание Петра Степановича К.

До прихода автобуса оставалось минут пять, когда к остановке подошли еще два человека – мужчины лет по 30–35. Один хорошо одетый, видно, начальник, в дорогом пальто, в шляпе и при галстуке. Второй – попроще: в поношенной кепке, в брюках-галифе и кирзовых сапогах. Они громко разговаривали между собой, впрочем, слышно было одного начальника, собеседник ему только поддакивал.

– Да пошел он на х…! – говорил начальник красивым интеллигентным баритоном. – Ты ему, б…, скажи, что если он к пятнице все не сделает, так я его в понедельник выгоню к…. матери! Мне таких зас…цев не надо! Он думает, б…, что он незаменимый. Ни х…!

– Пойдем, Виточка, на угол, посмотрим, не идет ли автобус, – женщина взяла девочку за руку и поспешно двинулась от остановки. Оба старика тоже не задержались – отошли от скамейки подальше в другую сторону и закурили. Хотел отойти и Петр Степанович, но он так пригрелся на скамейке, да и сумка с банками была тяжеловата.

– Е.т.м.! – не унимался начальник. – Нас только повесили на Доску почета, а теперь из-за какого-то разъе…я мы сорвем все планы, и хорошо еще, если я выговором отделаюсь! Ты так и передай: к пятнице не закончит – ему п…ц!

Он достал пачку «Казбека» и стал закуривать.

Сказать, что у Петра Степановича ничего не осталось от недавнего блаженства, – значит ничего не сказать. Он набычился и готов был чуть не в драку лезть с матерщинником. Но тут подошел автобус – потрепанный «Пазик» довольно-таки скромной вместимости, и все поспешили занять места, никому ведь не хотелось трястись стоя.

Матерщинник держался солидно, вошел в автобус последним, его спутник только провожал его. Единственное свободное место оставалось возле Петра Степановича, он и уселся рядом. Петр Степанович, отвернувшись, демонстративно смотрел в окно, не желая иметь ничего общего со своим новоиспеченным соседом. Не тут-то было! Явно скучая без собеседника, тот стал налаживать контакты – снова достал пачку «Казбека» и предложил Петру Степановичу закурить.

От папиросы Петр Степанович отказался – он давно уже бросил курить, – а разговор решил поддержать, ему надо было высказаться.

– Могу я задать вам вопрос?

– А почему же нет, – благодушно настроенный собеседник Петра Степановича, кажется, несколько удивился, встретив его колючий, неприязненный взгляд.

– Вы одеты, как джентльмен, а разговариваете, как урка. Шляпу и галстук, вы, видно, тщательно выбирали, а слов не выбираете совсем. Вам что, не хватает слов в русском языке?

– Вы же не думаете, что я всегда так разговариваю. Но Сашка – наш рабочий, который меня провожал, – он других слов не понимает.

– Прекрасно понимает, уверяю вас. Я с такими Сашками всю жизнь проработал. Это он, глядя на вас, думает, что по-другому нельзя. А с женщинами вы тоже матом разговариваете?

– Ну что вы! С женщиной я никогда себе не позволю…

– Но сейчас-то вы хоть заметили, что женщина увела ребенка подальше от вашего разговора? Да и всем остальным было не по себе.

– Ну, это я, может быть, и увлекся, – он несколько смущенно усмехнулся. – Но у нас на работе все так разговаривают. Вот только-только я был у управляющего «Сельхозтехники», так он вдвое гуще матюкается! Или захожу я ко второму секретарю горкома, а он меня встречает матом.

Тут Петр Степанович не преминул, разумеется, вспомнить уже известную читателю историю.

– Я, – говорит, – припоминаю такой случай. Когда секретарь райкома – был тут у нас такой, Крутько, – тоже меня встретил матом, я ему сказал, что не желаю слушать его матерщины.

– А он что?

– Выгнал меня из кабинета.

– Ну, вот видите!

– Так потом его самого из этого кабинета выгнали.

– Это еще, наверно, при Сталине было?

– Да нет, уже после. При Сталине он бы на повышение пошел.

– А, говорят, при Сталине был порядок.

– Не заметил. Он их и распустил. Я считаю, он плохо разбирался в людях, окружил себя подхалимами.

– Про культ личности мы знаем. Но он же не матюкался.

– По радио – нет, а так – не знаю. А если бы матюкался, как бы вы к этому отнеслись?

– Я считаю, на такой должности нельзя. Это же не управляющий «Сельхозтехники»…

Они еще немного поговорили, Петр Степанович доехал до своей остановки, и они распрощались довольно миролюбиво.

А на другой день Петр Степанович сел писать письмо младшему сыну, стараясь, как всегда, придать ему воспитательную направленность. Начал он с важного семейного события.

Ты, наверно, уже знаешь, что твой старший брат скоро выходит на защиту докторской диссертации. Из-за этого он сейчас перегружен работой – надо проходить всякие обсуждения, собирать отзывы, договариваться с оппонентами. Я просил его, чтобы он не перенапрягался, о здоровье ведь тоже надо думать. Но ты лучше меня знаешь своего старшего брата, с него – как с гуся вода! Хотя, видно, это у него фамильное, лентяев в нашей семье никогда не было. На сегодняшний день у нас уже три кандидата наук, считая твоих двоюродных брата и сестру, а доктор наук будет первый.

Но, разумеется, нельзя было обойти молчанием и вчерашнюю поездку к Елене Порфирьевне.

Чувствует она себя неважно, но держится. Расспрашивала о тебе. Между прочим, по дороге со мной произошел такой эпизод…

С эпизодом читатель уже знаком, мы не будем его пересказывать, хотя в письме, преобразованный силой искусства Петра Степановича, он выглядел несколько иначе. Воспроизведем только заключение, так сказать, мораль.

В общем, мы проговорили с ним всю дорогу, оказался совсем неглупый человек, даже, можно сказать, интеллигентный, кончил автодорожный институт в Харькове, образование, как ты знаешь, у нас дают хорошее. Мечтает приобрести автомобиль, записался на очередь. А что до матерщины, так мне кажется, что он как бы стесняется своей интеллигентности и с помощью мата изображает свою близость к народу. Когда же я ему сказал, что мат загрязняет воздух не меньше, чем дым из труб нашей электростанции, он сначала удивился, а потом, кажется, согласился.

Вернулся я домой уже без всяких приключений. А у вас, в спортивном мире, матерщина тоже так распространена? Или у спортсменов речь почище?

Что-то давно ты не присылал мне своих новых статей.

Целую. Папа.

Петр Степанович, конечно, рассчитывал на воспитательное воздействие своих писем, но дело было не только в этом. Вопросы воспитания вообще сильно занимали внимание Петра Степановича, так сказать, в общефилософском плане. В этом можно убедиться, читая его «Заметки дилетанта», в которых мы обнаруживаем параллели с мыслями, высказанными в только что прочитанном нами письме.