Владимир Архангельский - Фрунзе

В окопах и в госпиталях Западного фронта было тесно, в них лежало и сидело полтора миллиона солдат.

Действующую армию подпирали сотни тысяч людей из полевых баз, интендантства, ремонтных мастерских, дивизионных летучек, из железнодорожных отрядов, Земского союза и Красного Креста.

Среди этих людей много было квалифицированных рабочих, мобилизованных в Питере и в других промышленных центрах. Какая-то их часть прошла боевое крещение в первую русскую революцию, и из нее можно было черпать толковых агитаторов для партийной работы в крестьянской солдатской массе, чтоб разъяснять ей лозунги ленинцев в напряженной обстановке, когда день за днем нарастал революционный кризис.

Война стала невмоготу даже самым преданным царю частям. Перлюстраторы из «черного кабинета» были оглушены потоком жалоб «пушечного мяса». Военные власти доносили о растущем дезертирстве и «самострелах», охранка — о глухом ропоте одетого в серые шинели народа:

«В армии настроение стало очень и очень неспокойным, если не сказать «революционным». Дороговизна жизни и недостаток продуктов, переносимые с трудом солдатками, очень хорошо известны в армии через самих солдат, разновременно приезжающих сюда «на побывку». Беспокойство солдат за оставленные на родине семьи с каждым днем все более и более увеличивается и является весьма благоприятной почвой для успеха революционной пропаганды».

Даже поэты из «Нового Сатирикона», далекие от идей революции, стали петь с голоса крестьян, осуждающих войну.

Солдатам, измученным войной до крайности, надо было указать выход из империалистической бойни. Это и делали большевики, рискуя жизнью. И создавали в окопах, на кораблях, в госпиталях партийные ячейки. И призывали кончать с войной и с самодержавием.

Владимир Ильич Ленин жил за рубежом. Ближайшие его соратники были с ним либо отбывали ссылку и каторгу в отдаленнейших местах Восточной Сибири. Приезд на Западный фронт Михаила Фрунзе — ленинца стойкого и организатора великолепного, выросшего в рабочей среде, — был значительным событием для партии.

И на первых шагах Фрунзе — Михайлову повезло. В Земском союзе Западного фронта работал его товарищ по ивановскому подполью Исидор Любимов. Он ведал хозяйственным отделом союза и без особых усилий устроил Михаила Васильевича на должность статистика. Рядом оказался делегат IV съезда РСДРП Борис Позерн (по кличке Степан Злобин), входивший тогда в группу интернационалистов.

С той поры сохранилась фотография молодой пары Михайловых, расположившейся на одной банкетке: Фрунзе в шинели без погон я в фуражке военного образца, его молодая жена — в осеннем пальто и белой шляпке.

До приезда Фрунзе в Минск у большевиков не было партийного центра на Западном фронте, Михаил Васильевич создал инициативную группу, в которую, кроме него, вошли такие опытные революционеры, как Мясников, Любимов, Кривошеин, Могилевский. Эта подпольная группа ленинцев в Минской губернии скоро оформила отделения в 10-й и 3-й армиях Западного фронта. Они и возглавили массовые выступления солдат на станции Осиповичи 14 августа 1916 года и на гомельском распределительном пункте.

Частые разъезды Михайлова в районах Ивенца, Минска и Лунинца стали известны полиции и жандармам. Во всяком случае, минскому губернатору было сообщено, что большевики создали областной комитет, им принята резолюция о призыве рабочих прифронтовой полосы к стачке и что деятели комитета сеют смуту среди солдат, призывая их поддержать стачку и довести ее до вооруженного восстания.

Видимо, по почину губернатора появился в большевистской среде некто Романов (по кличке в охранке Пелагея). Этот калужский мужик достиг высокого положения в партии, состоял в Русском бюро ЦК и в большевистской фракции Государственной думы, подписывал протест против смертной казни Фрунзе в 1909 году и хорошо знал, чего стоит для властей этот выдающийся ленинец из «Ситцевого края». Но Михайлов почему-то не сблизился с ним, хотя какие-то документы и попали в руки матерого служаки из охранки.

Во всяком случае, Фрунзе успел скрыться из 57-й бригады и на время затеряться среди сотрудников Земского союза, так как командующий войсками Западного фронта генерал-адъютант Эверт приказал заготовить ордер на его арест «за большевистскую пропаганду в частях». И не исключено, что Михайлов не вырвался бы из сетей охранки, если бы не попал поздней осенью 1916 года в минский госпиталь.

Ему удалили аппендикс. И он пролежал несколько дней в палате. Но стали раздражать ежедневные визиты жандармов. Он счел за благо выписаться досрочно и уехать в Москву к Павлу Батурину.

Оказалось, что и Анна Андреевна Додонова получила месячный отпуск по болезни. И в тесном кругу друзей созрело доброе решение: увезти Михаила Васильевича в рязанскую глушь, где мать Додоновой жила на уединенном хуторе.

«Поздно вечером приехали на хутор, — рассказывала Анна Додонова. — Дома застали маму и монахиню. Матушка моя — человек малограмотный, религиозный и суеверный. Моему приезду она очень обрадовалась, но, увидев со мною молодого человека, растерялась.

После ужина Михаила Васильевича отправили на ночлег в мезонин. Затем мама приступила ко мне с допросом. Пришлось прибегнуть к хитрости… Мама не знала о том, что я и мои сестры участвуем в революционной работе, о том, что нас уже арестовывали. Я сообщила ей, что Михаил Васильевич сын видного врача и сам готовится быть врачом, что он не москвич, недавно перенес тяжелую операцию и ему негде было отдыхать. Родина его далеко — в Средней Азии. Эти сведения благотворно повлияли на маму, которая, будучи больным человеком, преклонялась перед врачами. И все же сомнения еще некоторое время не покидали ее.

Но вскоре Михаил Васильевич завоевал симпатии мамы и ее приятельницы-монахини. Дело было так. Старушки вязали чулки и читали евангелие. И вот Михаил Васильевич начал с ними глубокомысленную беседу, обнаружив обширные знания евангелия. Этим он привел их в полный восторг и окончательно покорил.

— Вот видишь, какой хороший человек Михаил Васильевич, знает евангелие, а ты, безбожница, сама не веришь и нас смущаешь».

Месяц прошел быстро: разговоры, чтения, прогулки, охота. Дичь была на столе часто: Фрунзе уходил на рассвете тропить зайцев и всегда возвращался с трофеями.

И осталось в памяти у Додоновой: утренняя зарядка Фрунзе и обливание холодной водой до пояса; серьезные философские беседы, чтение художественной литературы по вечерам и страшные эпизоды из его каторжной жизни во Владимире и в Николаеве. И тревожная фраза большевика:

— Неужели же мне еще раз придется лишиться свободы и еще раз пережить все эти мученья?..