Юрий Владимиров - Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942

Наконец, я дошел до своей грузовой автомашины и нашел возле нее Михаила Дмитриевича, накачивавшего вручную насосом одно из колес. Он очень обрадовался, что со мной все в порядке, расспросил меня обо всем случившемся с пулеметом и пушками, поохал по погибшим товарищам и порекомендовал мне пока передохнуть. Я с удовольствием согласился с этим и начал взбираться на кузов грузовика, чтобы взять там из своего вещевого мешка хоть пару сухарей и кусочек сахара.

Но мои намерения не сбылись: в небе снова внезапно появились два немецких самолета, и пришлось нам с Журавлевым отбегать от машины подальше в поле. Мне при этом попалась на пути воронка от взрыва сброшенной раньше бомбы. Я туда быстро спрыгнул, хорошо зная, что такое место является наиболее подходящим для того, чтобы защитить себя, поскольку вероятность точного попадания в него бомбы второй раз ничтожно мала. К счастью, самолеты не стали с нами ничего делать. Облетев всю местность и оценив результаты своего предыдущего налета, они спокойно удалились. Наши пушки стрелять по ним не стали.

Выйдя из воронки, я сумел пройти напрямик в сторону грузовика, наверное, не более 20 метров: пересекая участок луга с так же приятно пахнувшими, как и в поле родной деревни, зеленой травой и полевыми цветами, вдруг споткнулся об кочку и упал. Подняться сразу на ноги совсем не было сил и… желания. Поэтому решил немного полежать. А затем под щебетание птиц и жужжание шмелей, пчел, ос, стрекоз, мушек и других насекомых, оживившихся вновь после прекращения оглушительных шума и грохота вокруг, а также под еще теплыми лучами солнца, шедшего к закату, незаметно для себя крепко-крепко уснул… И мне было все равно, идет война или нет. Но, наверное, сон длился недолго.

Проснулся из-за того, что меня кто-то сильно тряс за голову. Это оказался Вася Трещатов, кричавший: «Юр, скорей проснись и вставай, пойдем хоронить ребят, попрощаемся с ними!» С трудом пришел в себя, встал на ноги и поплелся рядом с другом туда, куда он меня повел. А Михаил Дмитриевич остался у своей машины и продолжал возиться с нею.

Пошли мы назад – туда же, откуда я накануне прибыл. По дороге снова увидели на земле того же тяжело раненного лейтенанта, которому, очевидно, никто не помог: он был уже мертв.

Прибыли на место, где валялись обломки разбитого бомбами грузовика ЗИС и пулемета на нем. Здесь собралась небольшая толпа. На траве, на двух плащ-палатках лежали окровавленные тела погибших Чижа и мальчика Лени без головы, от которой остались на земле лишь мелкие обломки костей и остатки мозга. Рядом с трупами стояли комиссар Воробьев, державший в руках «медальоны смерти» покойных, командиры всех трех взводов и все еще продолжавший тихо плакать по Лене старшина Ермаков с двумя большими лопатами. Командира батареи Сахарова не было. Солнце на ясном небе уже уходило за горизонт.

Комиссар произнес теплые слова о погибших и поклялся отомстить немецким оккупантам за их смерть. Он извинился, что в сложившейся ситуации нет возможности похоронить товарищей достойно, но после войны их непременно перезахоронят на подобающем месте и поставят на могиле памятник.

Четыре бойца подняли плащ-палатки с телами покойных и поднесли их к отрытому ранее самими же погибшими защитному окопу. Затем хорошо завернули трупы в те же зеленые брезентовые ткани и осторожно опустили обе ноши в окоп, имевший глубину и ширину лишь чуть больше одного метра, а длину – около двух метров. Все присутствовавшие бросили в могилу по горсти земли, после чего старшина Ермаков и еще кто-то завалили окоп грунтом от бруствера. Никаких опознавательных знаков типа хотя бы столба на небольшом холмике могилы не установили и лишь положили на нее две пилотки покойных. Далее пятеро бойцов второго огневого взвода дали погибшим два раза салют выстрелами из винтовок. На этом церемония похорон павших закончилась. А около могилы осталась только куча обломков разбитого грузовика ЗИС и уничтоженного зенитного пулемета.

Так закончили свой жизненный путь, наверное, ни за грош два славных человека. Очень было жаль Леню, не успевшего на свете совсем ничего хорошего увидеть. Но как-то по-другому было жалко Чижа.

Предполагаю, что после войны никто обоих героев не перезахоронил, так как их «временная» и безвестная могила наверняка не сохранилась, поскольку не могли оставаться около нее долго приметным знаком обломки разбитого грузовика с пулеметом. Кроме того, сомневаюсь, сообщили ли родным и близким павших о факте и дате их гибели и месте захоронения. Потомки и другие родные Чижа, вероятно, и не предполагают, что останки их близкого человека истлели в земле совсем недалеко от его родной деревни и кладбища своих предков. И что похоронен он на родной ему Украине…

…Перед тем как разойтись после похорон павших товарищей, подошел к толпе командир батареи Сахаров и объявил, что командир танковой бригады приказал нашему подразделению отправиться вслед за танками, уже находящимися в пути, на исходные рубежи, а передовую линию фронта будут удерживать только части стрелковых дивизий. Сахаров дал приказ батарее срочно сняться с позиций и ехать назад – на восток. Извинился, что из-за отсутствия полевой кухни, которая разбита, не будет и нормального ужина: придется всем на время довольствоваться лишь сухим пайком. И еще распорядился, чтобы водители всех грузовиков немедленно отправились на них к развозящей жидкое горючее автомашине с цистерной (эта машина находилась в распоряжении непосредственно командования танковой бригады и стояла сзади нас в километрах двух) и заправились у нее полным запасом бензина на предстоящую длинную дорогу.

Перед отъездом на заправку все три наших грузовика подъехали посредине между обеими пушками. Здесь бойцы и командиры забрали из машин свои шинели, вещевые мешки, сумки с противогазом и личное оружие. При этом я с ужасом установил, что моей винтовки в кузове нет: по-видимому, ее кто-то заменил и взял себе, так как после того, как все находившееся оружие было разобрано по владельцам, одна винтовка, не имевшая ствольной накладки, оказалась без хозяина. Спросить у товарищей, кто же забрал мою винтовку, я не посмел. Очень сильно испугался, что меня теперь здорово накажут за утерю оружия, номер которого записан за мной. Но делать было нечего – пришлось взять оставленную винтовку и надеяться, что подмену не заметят. Итак, грузовики уехали.

Дали команду ужинать, и все, вытащив из вещевых мешков имевшиеся продукты, поели их, предварительно получив у старшины Ермакова положенные 100 граммов водки и помянув ею погибших товарищей, которых только что похоронили. Я тоже не отказался от водки. Затем все попили из фляг немного воды и сделали перекур.