Адмирал Колчак. Диктатор поневоле - Николай Андреевич Черкашин
Вернуться под «шпиц», в Генмор? Первый же рапорт на этот счет обернется еще одним ударом по самолюбию. В правительстве ясно дали понять, что присутствие адмирала Колчака в столицах нежелательно.
Совершенно неожиданно открылся выход из петроградского тупика: американский сенатор Рут предложил ему приехать в США и принять участие в разработке операции по высадке десанта в Дарданеллах. Это было его дело!
На радость недругам, он покинул Питер, затянутый политическим смогом. Как и в Севастополь, он уже никогда не вернется в родной город. Но это случится не по его воле.
Ветры Атлантики вдохнут в него новые надежды.
Карфаген должен быть разрушен! Дарданеллы должны быть взяты!
Он всегда размерял свою жизнь целями почти недосягаемыми: достичь Южного полюса, отстоять Порт-Артур, вернуть христианам Софию, вывести Россию из кровавого хаоса гражданской усобицы… Все эти замыслы не имели ничего общего с бонапартизмом. Просто сильный характер оттачивается на запредельных задачах.
Впервые Америку Колчак увидел в июне 1905 года, возвращаясь из японского плена по полукругосветному маршруту Нагасаки — Сан-Франциско — Нью-Йорк — Петербург. Трудно сказать, какое впечатление на него произвела тогда эта богатеющая не по дням, а по часам, заокеанская держава. Но в Америке на какое-то время он окунулся в мир привычных ему военно-морских проблем. Правда, вскоре выяснилось, что американцев больше всего волновала эффективная тактика борьбы с немецкими подводными лодками. А штурм дарданелльских твердынь представлял для них интерес скорее в академическом плане. К осени начальник Главного морского штаба США объявил русскому коллеге, что американские корабли в высадке дарданелльского десанта участвовать не будут.
Скажи он хоть одно слово: что смертельно устал от своей военной кочевой жизни, от бесчисленных кают, купе, гостиничных номеров, от политических интриг и бесчинств взбулгаченных толп, что хочет наконец простого человеческого покоя, — и судьба его решилась бы в мгновение ока. И свой век вице-адмирал доживал бы в благословенной Калифорнии, в тишине, достатке, в окружении выписанных в Америку домочадцев. Любой военный колледж предоставил бы «профессору минного дела» кафедру, приличный оклад… Скажи он только одно слово — «устал»… Но он снова выбрал дорогу. Дорогу в Россию. И двинулся домой кругосветным путем — через Тихий океан, через Японию. Он не хотел возвращаться в Питер, где его встретили бы колкие взгляды, а то и вовсе — сочувственно-насмешливые: ах, как жаль, не состоялся Колчак-Дарданелльский… Начать карьеру заново во Владивостоке? Или ехать в Севастополь писать мемуары и… наблюдать агонию флота? Эту дилемму он решил уже в Иокогаме. И решить ее помог шок убийственных новостей из России. Переход через Тихий океан прошел в благостном неведении. Теперь же газеты кричали и об октябрьском перевороте большевиков, и о позоре брестской сделки с немцами, и о разгуле красного террора… Колчак исповедовался в письмах:
«Временами такая находит тоска, что положительно не могу найти места. Это много даже для меня…
…За эти полгода, проведенные за границей, я дошел, по-видимому, до предела, когда слава, стыд, позор, негодование уже потеряли всякий смысл и я более ими никогда не пользуюсь. Я верю в войну. Она дает право с презрением смотреть на всех политиканствующих хулиганов и хулиганствующих политиков».
В Иокогаме он сделал свой выбор: подальше от грязной политики. Воевать! Лучше пролить кровь в бою, чем окропить ею подвалы застенков ЧК. Да и где они были, господа Ульянов-Ленин и Бронштейн-Троцкий, когда немцы рвались в Ирбены, когда «Гебен» в упор расстреливал Севастополь, когда генерал Самсонов погибал со своей армией в прусских лесах? Вольно же им нынче кроить страну в угоду кайзеру… Они подписали позорный мир от имени России, значит, и от его имени тоже. Но он не ставил своей подписи, и он остается верен своему воинскому, своему союзническому долгу.
Колчак едет в Токио и вручает британскому послу письменную просьбу принять его в действующую английскую армию. Он готов сражаться рядовым. Посол телеграфировал в Лондон… И потянулись тоскливые дни, недели и даже месяцы решения новой судьбы. Их скрашивали разве что письма, которые он запойно писал Анне, и те редкие послания, которые он получал от нее через множество оказий военного и дипломатического свойства.
«…Я не могу признать мира, который пытается заключить моя страна с врагами… Обязательства моей Родины перед союзниками я считаю своими обязательствами. Я хочу продолжить и участвовать в войне на фронте Великобритании, так как считаю, что Великобритания никогда не сложит оружия перед Германией».
Наконец посол, лорд Грин, пригласил к себе необычного волонтера и сообщил ему, что тот назначен в штаб Индийской армии, которая сражается в Месопотамии.
Не теряя времени, бывший русский адмирал двинулся в неблизкий путь. Колчак добрался уже до Сингапура. В Сингапуре его ждала телеграмма, подписанная одним из лордов британского правительства. Лорд сообщал, что русский посланник в Китае князь Кудашев просит адмирала прибыть в Пекин по весьма важному делу и правительство Соединенного королевства поддерживает просьбу посланника.
Как когда-то в Пирее, судьба его круто повернула на север, здесь, в Сингапуре, она сделала столь же роковой поворот на восток, в Сибирь…
Не догадываясь о том, что ждет его в Пекине, Колчак тем не менее отправился в столицу Поднебесной империи.
Князь Кудашев принял его как долгожданного гостя. Он пожурил отчаявшегося адмирала за мрачный взгляд на будущность России и рассказал, что на юге страны уже началась борьба против большевистского диктата. Ее возглавили генералы Алексеев и Корнилов, и если помочь им отсюда, с Дальнего Востока, то, Бог даст, узурпатор дрогнет… А люди и средства найдутся. Тем более что и здесь, на Восточно-Китайской железной дороге, времени не теряли: в полосе отчуждения сформированы кое-какие отряды.
Ну же, адмирал, решайтесь!
Колчак и сам понимал, что ныне его фронт пролегал вовсе не в Месопотамии. Отправься он теперь в эти экзотические места, он первым бы назвал себя дезертиром.
Он согласился и уехал в «самый русский город Китая» — Харбин.
Глава пятая. Полоса отчуждения
Не достроив железную дорогу до Владивостока, царское правительство вынуждено было повернуть рельсы великой стальной магистрали в Маньчжурию, чтобы как можно быстрее дотянуть путь до главной базы российского флота на Тихом океане — Порт-Артура. За год до начала Русско-японской войны по новеньким рельсам пошли первые товарные поезда и воинские эшелоны. Дорогу строили на средства Русско-Китайского банка, то есть в частном порядке. Но учитывая стратегическую и экономическую важность новой трассы, русское правительство поставило управление КВЖД
