Винсент Буглиози - Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

Будучи в Маккинни, следователи выяснили, что Уотсон отправился в Калифорнию в 1967 году и не возвращался до ноября 1969 года, — немало времени спустя после убийств.

Сартучи и Нильсен вернулись в Лос-Анджелес, убедившись, что надеяться на взаимопонимание с местными властями нам не придется. И дело было не просто в родственных связях: каким-то образом сюда оказалась замешана политика штата!

Речь могла идти лишь о полном “взаимонепонимании”.

Репортеры были заняты выслеживанием маршрутов кочевок “Семьи” и беседами с теми из ее членов, кто не был арестован. Я попросил Гейл сохранять газеты, зная, что записи этих бесед позднее могут оказаться полезны. Чарльз Мэнсон понемногу отвоевывал себе центральное место, хотя ему до сих пор так и не было предъявлено обвинение в убийствах. Сэнди: “Когда я впервые услышала, как он поет, это было, словно ангел…” Пищалка: “Он раздавал людям волшебство. И сам был, как оборотень из сказки. Всякий раз, когда я видела его, он был словно другой человек. Похоже, у него вовсе нет возраста…”

Кроме того, газеты размещали интервью со знакомыми и родственниками подозреваемых. Джозеф Кренвинкль вспоминал, как в сентябре 1967 года его дочь Патриция бросила квартиру на Манхэттен-бич, работу и автомобиль, чтобы последовать за Мэнсоном, не забрав даже чека с причитающимися ей деньгами. “Я убежден, что этот парень — нечто вроде гипнотизера”.

Кренвинкль не был единственным, кто высказывал ту же точку зрения. Адвокат Кабаллеро разговаривал с репортерами перед залом суда в Санта-Монике, где его клиентка только что объявила себя невиновной в убийстве Хинмана. Сьюзен Аткинс, по выражению Кабаллеро, пребывала под “гипнотическим внушением” Мэнсона и не имеет “ничего общего с убийствами”, хоть и находилась в домах Хинмана и Тейт.

Кабаллеро заявил прессе, что его подзащитная намерена предстать перед большим жюри и рассказать обо всем, что случилось. То было первое полученное нами подтверждение тому, что Сьюзен Аткинс согласна сотрудничать.

В тот же день офицеры ДПЛА беседовали с Барбарой Хойт, чьи родители убедили ее связаться с полицией. Барбара жила с “Семьей” с апреля 1969 года и, несмотря на то что не сопровождала “Семью” постоянно, побывала на ранчо Спана, Майерса и Баркера.

Рассказ миловидной семнадцатилетней девушки был скомкан и бессвязен; следователям пришлось еще неоднократно встречаться с ней. Из этих бесед мы почерпнули немало интересного.

Однажды вечером на ранчо Спана, примерно неделю спустя после рейда 16 августа, она услышала крики, доносившиеся, казалось, со дна ущелья. Они продолжались долго, минут пять-десять, и Барбара была вполне уверена, что слышала голос Коротышки.

На следующий день она слыхала, как Мэнсон говорил Дэнни ДеКарло, что Коротышка покончил с собой, “мы ему только чуть-чуть помогли”. Кроме того, Мэнсон осведомился у ДеКарло, можно ли с помощью извести избавиться от тела.

На ранчо Майерса, в начале сентября 1969 года, Барбара слышала, как Мэнсон жаловался кому-то (она не знала точно кому), что убить Коротышку оказалось по-настоящему трудно, едва тот “оказался во власти Теперь”. По словам Мэнсона, они огрели его по затылку обрезком трубы, затем каждый нанес по удару ножом, и, наконец, Клем отрубил Коротышке голову. После чего тело было разрублено на девять кусков.

Все еще оставаясь на ранчо, Барбара слышала, как Сэди рассказывала Уич об убийствах Абигайль Фольгер и Шарон Тейт. Позднее Уич призналась Барбаре, что ей известно еще о десяти убийствах, совершенных членами “Семьи”.

Немного времени спустя после этого разговора Барбара вместе с еще одной девушкой (Шерри Энн Купер, тик Шерри из долины Сими) бежали из укрытия, обретенного “Семьей” в Долине Смерти. Мэнсон догнал их в Балларете, но, из-за присутствия посторонних, был вынужден отпустить восвояси, даже дал им двадцать долларов на автобус до Лос-Анджелеса[107].

Сильно напуганная, Барбара все же согласилась помочь нам.

Эта помощь едва не стоила ей жизни.

Приблизительно тогда же еще одна из девушек Мэнсона согласилась помочь полиции. Надо сказать, она была последним человеком, от которого я мог ожидать сотрудничества, — то была Мэри Бруннер, самая первая участница “Семьи” Мэнсона.

После освобождения из тюрьмы в марте 1967 года Чарльз Мэнсон направился в Сан-Франциско. Бывший сокамерник подыскал ему комнату за заливом, в Беркли. Мэнсон не спешил найти работу и, существуя на милостыню, либо прогуливался по Телеграф-авеню, либо посиживал на ступеньках у ворот Калифорнийского университета, играя на гитаре. И однажды появилась эта библиотекарша. Сам Чарли так вспоминал об этом, рассказывая Дэнни ДеКарло о первых месяцах существования Семьи”: “Она просто выгуливала собаку. Наглухо застегнутая блузка. Нос задран к небу, у ног семенит пудель. И тут к ней подходит старина Чарли, только-только из тюряги, и давай вешать ей лапшу”.

Мэри Бруннер, которой тогда было двадцать три года, закончила университет Висконсина в степени бакалавра исторических наук и теперь работала ассистентом библиотекаря в Калифорнийском университете. Она была малосимпатична, и, очевидно, Мэнсон стал одним из первых, кто счел ее стоящей внимания. Вспомнив, возможно, о своей былой жизни за счет Толстушки Фло.

“В общем, дело у них пошло на лад, — подытожил ДеКарло, — и он переехал к Мэри. Потом повстречал эту, вторую свою девицу. “Нет уж, ноги ее здесь не будет!” — говорит ему Мэри. Даже и думать об этом не хотела. А после того, как та поселилась у нее, Чарли привел еще двоих. Мэри говорит: “С одной девицей я еще могу мириться, но с тремя — никогда!” А где три — там и четыре, и пять, и так до восемнадцати. Во Фриско это было, и Мэри была первой”.

Так на свет появилась “Семья”.

К тому времени Мэнсон успел обнаружить Хейт. Если верить рассказу, которым Мэнсон частенько делился со своими последователями, однажды на улице незнакомый мальчик подарил ему цветок. “Я совсем обалдел”, — вспоминал Чарли. Расспросив подростка, он узнал, что в Сан-Франциско есть местечко, где бесплатно можно получить еду, послушать музыку, покурить травку, заняться любовью, — только руки подставляй. Мальчик отвел его в Хейт-Эшбери, рассказывал потом Мэнсон Стиву Александру, репортеру андерграундной газеты “Дитя вторника”: “И мы спали в парке, и мы жили на улицах, и у меня отросли волосы, и я начал играть свою музыку, и людям она нравилась, и они улыбались мне, и подходили ближе, и обнимали меня, — а я просто не знал, как реагировать. Просто крыша ехала. Я только тогда допер, что в мире есть люди, которые живут по-настоящему”.