Аквариум. Геометрия хаоса - Александр Исаакович Кушнир
«Репетиции к юбилею творческой деятельности Боба начались на Пушкинской, 10, — писал в мемуарах Сева Гаккель. — Мне было очень интересно наблюдать за Гребенщиковым. Казалось, что он нисколько не включает эмоциональный уровень. Вчера были одни музыканты, сегодня другие, завтра снова будут те же или совершенно новые. Он поёт свои песни. Эти песни больше не являлись нашими».
Как показали дальнейшие события, Гаккель всё подметил точно. Вскоре после ностальгических выступлений в Москве и Санкт-Петербурге Борис мягко отделился (можно сказать, отделался) от «Аквариума» и начал думать о сольном проекте.
Это были пляски на минном поле. Жаждавшему культурных революций Гребенщикову не нравилось в собственной группе многое. В частности, консерватизм музыкантов, нежелание слушать новые проекты, стилистическое однообразие и неточная реализация его идей. И дело было не только в том, что в голове у БГ уже зрели экспериментальные альбомы, а в том, что постоянно всплывала несовместимость его намерений с техническими возможностями группы. Это гнетущее настроение чувствовали все, но каждый считал, что волна недовольства его не затронет.
Но нет, всё-таки затронула. Формальным поводом для радикальных решений послужил «инцидент в Риге», когда прямо на вокзале за спиной у Бориса вспыхнула драка. Её кульминацией явилась стычка между новым директором «Аквариума» и полуслепым аккордеонистом Серёжей Щураковым. До этого уже случались неприятные истории со Стасом Гагариновым, который говорил музыкантам, что они играют архаичный рок и «отстали от жизни лет на десять». Понятно, что такое дерзкое поведение никому не нравилось. Естественно, рано или поздно ситуация должна была взорваться, и первым не выдержал напряжения бесконфликтный Щураков.
«Опять начались склоки и драки внутри коллектива, — рассказывал мне Гребенщиков. — И для меня в этот момент “Аквариум” закончился, точно так же как и “БГ-Бэнд”. Только я на секунду отвернулся, как сзади слышу, что идёт стучание кулака по морде… Я даже не стал оборачиваться, мне всё стало ясно и понятно».
До Санкт-Петербурга музыканты ехали, уткнувшись носом в книги или слушая в наушниках музыку. Каждый понимал, что это — конец. А на следующий день Борис собрал всю группу, поблагодарил за работу и объявил творческий отпуск. Сроков отпуска Гребенщиков не озвучил, но, судя по мрачным лицам музыкантов, они прекрасно всё поняли.
После последнего концерта Борис решительно постригся наголо. Сбросив лишнюю шерсть, по-хорошему лысый БГ спрятался за толстыми стёклами тёмных очков и отрезал себе путь к отступлению. Как пелось в одной из песен, «наступает ночь — начнём подготовку к зиме». В голове у лидера «Аквариума» стала формироваться новая вселенная, и временно возникшая пустота требовала заполнения.
«В тот период мне особенно сильно хотелось идти дальше, — объяснял мне Борис. — В тамбурах поездов нами выпивалось пол-ящика водки, и ребята отговаривали меня: “Хорошая же группа, не будь дураком!” Но при этом любые отношения друг с другом отсутствовали, потому что музыканты стали большими звёздами. Все хотели общаться исключительно со мной, а с коллегами — не желали. Менеджеры жили в нищете, концерты не окупались, и тогда я говорю — всё, расходимся… Раз такая жизнь нечеловеческая, я начинаю играть один».
И вот мечта вождя наконец-то сбылась. Музыканты разбрелись кто куда: Зубарев занялся созданием саундтреков, Сакмаров уехал записывать с Кормильцевым альбом, а Щураков с Гаккелем организовали «Оркестр Вермишель». Волей случая я оказался на их домашней репетиции и вышел из квартиры более-менее другим человеком. От стилизованной под средневековье инструментальной композиции «Византия» шёл такой поток света, что впечатление оказалось не менее сильным, чем от концерта в Дубне.
А у Гребенщикова уже был готов блок новых песен: «Капитан Белый Снег», «Из Калинина в Тверь», «Болота Невы». Часть из них он пытался исполнять на саундчеках, но абсолютно ничего не получалось — как и во время записи «Гипербореи». Именно тогда Борис почувствовал, что с этими людьми его больше ничего не связывает.
«Во время настройки звука мы играли Rolling Stones, Тома Петти, Red Hot Chili Peppers, а на концертах — исключительно вальсы, — жаловался БГ. — А мне хотелось исполнять прямой рок-н-ролл, но группа этого сделать не могла. В итоге у меня писались вальсы, и ничего иного на основе этого состава появиться не могло. А я не мог убивать новые песни, потому что с возрастом понимаешь, что это — самое интересное, что у тебя происходит в жизни».
Новые композиции подразумевали ударный состав, который летом-осенью 1997 года идеолог «Аквариума» с Божьей помощью нашёл… в Америке. Вопреки логике кандидатами на сотрудничество оказались музыканты The Band, которые записывали с Бобом Диланом The Basement Tapes и ещё несколько альбомов. Это была не группа, а dream team. О таких аккомпаниаторах Борис даже не мечтал, но так случилось. Круг замкнулся.
Для записи с The Band были необходимы определённые ресурсы, которых у БГ не оказалось. Как, впрочем, не было под рукой ни Дэйва Стюарта, ни контракта с крупным лейблом. Не факт, что Гребенщиков планировал, говоря словами Кастанеды, «остановить мир», но повторять ошибки «Гипербореи» он точно не желал. Чтобы не нарушать законы кинематики, Борис продал свой Mercedes, несколько гитар, залез в долги и вылетел в Америку. Один, без друзей и без музыкантов.
Это был показательный момент в жизни БГ. Ещё во времена песни «С той стороны зеркального стекла», написанной после прочтения мистических рассказов Эдгара По, в голове у аквариумовского гуру выстроилась любопытная теория. Её смысл заключался в том, что в определённые периоды жизни обстоятельства заставляют человека и его окружение пройти сквозь условную стеклянную стену, преодолеть которую можно только поодиночке. И получится ли друзьям встретиться с другой стороны — никому неизвестно. Здесь можно вспомнить пронзительную строчку из композиции «Сирин, Алконост, Гамаюн» — «как мы условились, я буду ждать по ту сторону стекла».
За последние полвека Гребенщикову неоднократно удавалось менять круг общения, прорываясь с боями в иную жизнь. Можно только догадываться, каких усилий ему это стоило. А бывшие единомышленники, как правило, оставались зимовать на старом месте — «сегодня тот же день, что был вчера». Так происходило и в процессе конфликтов вокруг театра Горошевского, и после многочисленных ссор с Капитаном, и после распада группы в 1991 году. Было похоже, что и на этот раз ситуация повторялась. В одном из интервью Борис даже «вышел из образа» и довольно смело заявил: «“Аквариум” никогда не был группой. Группа всё-таки предполагает относительно равный взнос в музыку».
Что тут сказать? Пути назад у БГ не было — впереди маячила новая жизнь. В Нью-Йорке
