Время святого равноапостольного князя Владимира Красное Солнышко. События и люди - Юрий Александрович Соколов
При этом следует отметить, что на время Владимира Святославича исламский мир представлял зрелище пестрое, чрезвычайно подвижное и устрашающее. Никакого единого халифата давно уже не существовало: халиф Мухтадир был последним, кто хоть как-то мог контролировать процессы в исламском мире. Он умер в 932 году и именно его долгое правление оказалось для исламского мира, как целостной системы, гибельно. Разъедаемый кризисами и коррупцией, разрушаемый мятежами и заговорами, внутренними войнами и разорительной роскошью, халифат ослабел до полной несостоятельности и к 930 годам как политическая сила исчез, уступив место военным авантюристам, которые стали спешно создавать новые государства. Накануне рождения Владимира Святославича как раз и наступил конец величественной эпохе Исламского единства. Финал был кровавый – мятеж тюркских наемников. Новые державы Фатимидов и Хамданидов с откровенной свирепостью сражались друг с другом и, одновременно, огрызались на византийцев и европейцев. В древней Мидии и демоническом Туране появились султанаты Бундов, Саманидов и Газневидов, которые превзошли своих предшественников в жестокостях и во внутренних войнах превращали цветущие города и целые районы в пепелища. Какую помощь могла надеяться получить в случае острой нужды Киевская Русь от подобных хищников, когда они не поддерживали и друг друга в случае внешней угрозы?
В 986 году была окончательно закрыта возможность Руси стать частью исламского мира. Впрочем, это не отразилось негативным образом на взаимоотношениях ни с Волжской Булгарией, ни с прочими мусульманскими государствами. Но «точка» в этом направлении означала только, что «выбор веры» сужается. А именно этим вопросом, стратегически важным для русской истории, и был занят Владимир Святославич в том году.
Как промежуточный антракт между закрытием «исламской перспективы» и размышлением над «христианской перспективой» имеет смысл оценивать появление при дворе великого князя сторонников иудаизма. «Приходили хазарские евреи», – пишет Нестор. Не совсем понятно – откуда они, собственно, «приходили»? Значительная часть их, как купцов, жила в Киеве. Не меньше их можно было встретить в Тмутаракани. Исход их с берегов Итиля[42] после разгрома 965 года стал особо массовым в 970-х годах, когда центр бывшего каганата привлек внимание воинственных хорезмийцев, которые и удерживали эту территорию до 985 года. Тогда у многих хазаров появилась надежда на хотя бы частичное восстановление Хазарского государства. Правда, сделать это уже было невозможно без благосклонного отношения к этому Киевской Руси, которая, несмотря на абсурдность внешней и внутренней политики Святослава и последующую за его кончиной усобицу Святославичей, все же стала несомненным региональным лидером. И этому более всего способствовал не столько Ярополк Святославич, увлеченно пытавшийся интегрироваться в Западную Европу, сколько Владимир Святославич своими победоносными походами и своей умеренной внутренней политикой, благодаря которой умиротворилась Русь и реально окрепла ее государственность. Если не случайна дата прихода «болгаров магометанской веры» к Владимиру Святославичу (переговоры булгаров и киевлян и, главное, обсуждение князем целесообразности Волжского транзита – это могло происходить именно в 986 году), то не случайно именно тогда же пришли и «хазарские евреи». И тут все очень точно. Прежде всего то, что не просто «хазары», а именно «хазарские евреи» приходили к Владимиру. Собственно, хазары, как природные тюрки-кочевники, и при каганате вели привычный образ жизни, а после 965 года рассеялись, и их ждала судьба множества их степных предшественников, переживших в разные времена свое доминирование в Западной Степи. А вот евреи, составлявшие политический и экономический базис каганата, испытали нечто вроде очередного «рассеяния» – кто-то осел на Руси, кто-то в Византии (прежде всего, в крымских владениях империи), кто-то на Кавказе, кто-то рискнул нырнуть в хаос Исламского мира. Но времени с 965 года прошло не так много, еще было живо и активно поколение, которое помнило каганат, и потому жила еще мечта о его возрождении.
Если в 985 году хорезмийцы оставили берега Итиля и вернулись в низовья Джейхуна, то самое время было предпринять реальные шаги к восстановлению Хазарии как государства, пусть даже и вассального от Киевской Руси. Это, кстати, открывало и перед Владимиром Святославичем возможность поставить Волжскую Булгарию под «двойной удар» с севера и юга одновременно и, соответственно, в близкой перспективе смести это государство с берегов Волги; это же давало и прямой выход через Абескун на Ширван, Хорасан и Мазендеран. То, что новая Хазария могла быть только вассалом Руси, понятно из того обстоятельства, что без вмешательства великого князя печенеги ни за что не позволили бы осуществиться замыслам «хазарских евреев». Будь у Владимира Святославича меньше исторического чутья, руководствуйся он, как большинство даже успешных князей более поздних десятилетий (и прежде всего XII столетия) соображениями более меркантильными, нежели политическими, он, скорее всего, с радостью ухватился бы за предложение «хазарских евреев».
Но в случае с Владимиром Святославичем мы имеем дело с явлением исключительным по проницательности и политической интуиции. Именно о таких государственных деятелях, идеалистах и рационалистах одновременно, обладающих даром к далекому политическому прогнозу, говорят: «ими Бог водит»! Впрочем, можно сказать, чем конкретно руководствовался князь, отвечая уничижительно-ироничным отказом «хазарским иудеям» (вопрос «А где земля ваша?» обнаруживает хоть и несколько грубоватую, но едкую иронию Владимира Святославича). Прежде всего – восстановление Хазарии (под каким угодно видом) было бы крайне болезненно и негативно воспринято на Руси. И популярности, а тем более любви (а этим князь очень дорожил и сознательно ее «нарабатывал» в первые годы своей власти) это Владимиру Святославичу не прибавило бы. Скорее наоборот. Далее – Владимир принял решение относительно
