Василий Соколов - Вторжение

- При таких твоих мыслях можно и жену потерять, и самому блудным стать.

- Не пойму тебя, Алексей! - безнадежно махнул рукой Бусыгин.

Костров отвернулся и долго смотрел в темноту. Лезли в голову недобрые мысли. То ему казалось, что Наталья действительно занята по горло работой, потому и пишет нечасто, сухо, то вдруг жалил себя воображением, что вот сейчас, в эту ночь, она сидит с кем-то другим... "Нет, нет! Этого не может быть!" - успокаивал себя Алексей, отгоняя напрасное волнение, и уж совсем утешливо произнес:

- Ничего, вернусь из армии, а там посмотрим, какая она, жизнь, будет.

Из дивизионного клуба, когда они проходили мимо палаток, донеслась музыка. Густые и протяжные звуки духового оркестра волновали тишину укромного леса, плыли над землей и замирали где-то в болотной низине. Спокойно-величавая мелодия вальса так настраивала, что Бусыгин даже притопнул ногой и сказал:

- Смотри-ка, а ведь и вправду пируют...

Не боясь быть увиденными в темноте. Костров и Бусыгин подошли совсем близко, притихли под кустом черемухи, невольно поддавшись настроению веселья. Стены лагерного клуба были сплетены из ивовых прутьев, и поэтому хорошо виднелись столы, за которыми сидели подгулявшие гости. То и дело слышались звон посуды, бессвязные хмельные голоса.

Кто-то из командиров, может быть сам Гнездилов, вышел из клуба и, спотыкаясь, побрел вдоль аллеи. Он приближался, как нарочно, к самому кусту черемухи, и, желая не выдать себя, Бусыгин и Костров отступили в глухую темноту.

Подходить снова они уже не посмели, но ломившиеся от закусок столы дразнили, распаляли аппетит.

- Недурно бы сейчас оказаться за столом, - сказал Бусыгин, причмокнув губами. - Соскучился, брат, по нашим сибирским пельменям.

- Знаем, дорвался бы - за уши не оттянули! На-ка вот лучше погрызи, насмешливо отозвался Алексей, порылся в кармане и подал пропахший табаком кусок сахару.

- И то дело! - обрадовался Бусыгин.

Дальше они шли мимо старых, дуплистых ветел, дремавших над водой. Бусыгин вдруг замедлил шаги, схватил товарища за руку. Из тьмы пробивались два синих глаза.

- Стой! Кто идет? - напряженно окликнул Костров, держа на изготовку карабин. Никто не отозвался, но глаза продолжали мигать мертвенной синью. Похоже, кто-то затравленно притаился у пня.

Бусыгин угрожающе шагнул к дереву и пнул ногой так, что лежащий возле ветлы пень развалился, и вместе с трухой из утробы посыпались светляки.

- У, черт! - проворчал Бусыгин. - А я принял за волка.

- Видел?

- Не только видел, а живьем брал.

- Да ну? - удивился Алексей.

- С места не сойти, если вру, - заверил Бусыгин. - Я все их повадки знаю... Как нападу на след, не успокоюсь, пока не выловлю... Такая уж у меня страсть... Иные красными флажками пользуются, обложат лежку и гонят. А я и без флажков обходился. Терпением брал да голосом.

- Как это голосом? - не понял Костров.

Бусыгин сказал Алексею, чтобы он прошел маленько вперед, а сам свернул в кусты, присел на колени, зажал нос пальцами, а ладони сложил трубочкой. Кругом стояла плотная темнота. Бусыгин приник головою к земле, ощущая гнилой запах кореньев, и завыл совсем по-волчьи - сперва низко, глухо, жалобно, а потом все громче, протяжнее, с жутким стоном...

Услышав этот вой, Алексей на миг опешил. Ему почудилось, что со стороны болота действительно приближаются волки. Но вот Бусыгин вышел из кустов и, приближаясь, все еще зазывно и жутко выл.

- С ума спятил, брось! - оборвал Костров. - Так можешь и вправду волков накликать.

- А пущай идут, свинца не пожалею. Раз вот так охочусь... Зима на убыль шла. Голод пронимал зверье... Замечаю, стало быть, следы волчьи... Выводят эти следы из лесу, потом кружным путем - к самым овинам... Залезли через окно в один овин, порезали несколько овец, а двух уволокли. Обратный след к болоту вел. Думаю, там-то я их и зацукаю. С вечера залег в кустарнике. Лежу. Холод лютый, аж колени пристывают к ледяной корке. Потом, в полночь, зачинаю выть. Раз, другой... Повою, повою и жду. Смотрю, выходит матерый, а за ним волчица... У меня, конечно, аж дыхание сперло. Подпущаю близко и матерому промеж глаз... Кувырком повалился, окаянный. А волчица через него сиганула. Уложил и ее вторым зарядом... Мне потом колхоз премию отвалил. И со всего села девки приходили глазеть...

- Что у тебя за болезнь только о девках и говорить? - не скрывая иронии, спросил Алексей.

- Таким уж уродился, - рассмеялся Бусыгин.

Шли молча, вдыхая отсыревший за ночь воздух. С болота доносился дурманящий запах багульника. Тишина сковала и деревья и землю. Говорить совсем не хотелось. Под самое утро потянуло ко сну. Чтобы хоть как-то избавиться от дремоты, Алексей то прибавлял шаг, то старался глядеть кверху. Небо роняло звезды. Он увидел, как одна звезда скатилась, прочертив до самой земли блеклый, крупчатый след.

На какое-то время предутренняя немая тишь полонила лес, палатки лагеря, поле и даже само пространство. Потом восточный край неба стал приметно белеть. Изначальные звуки утра были робки и невнятны. Вот на самой макушке ели, путаясь в ветвях, завозилась птица, тугой свист ее крыльев рассек воздух. Прохладным ветерком дохнуло с приречной низины, и опять пласталась тишина. Рассвет все сильнее прореживал темноту, и в какой-то миг небо как бы распахнулось высокой синью. Лес наполнялся гомоном. Зудела, столбиком кружила мошкара, то и дело в быстрой пляске сваливаясь по ветру. На сосне, подпиравшей раскидистыми ветвями купол неба, сидел дятел. Забираясь все выше по стволу, он деловито и настойчиво долбил кору. Мелкие пестрые птицы заняли самые нижние ветки орешника и весело перекликались. Когда птицы вспархивали, веточки покачивались, не роняя, однако, с шероховатых листьев росы.

Алексей и Бусыгин вышли на тропинку, ползущую краем леса. Наливным, спеющим колосом клонилась к земле рожь. До слуха Алексея донесся замирающий жалобный крик. Похоже, не то птица, не то зверек попал в беду и в последний миг, борясь за жизнь, просил у кого-то защиты. Привстав на носках, Костров пристально вгляделся и среди валко ходивших по земле теней увидел во ржи серый камень-валун. На нем сидела огромная, темно-бурая птица.

- Смотри, ястреб кого-то задрал! - крикнул Алексей. Бусыгин подбежал и хотел вскинуть винтовку, но Костров остановил его:

- Ты что, с ума спятил? Лагерь хочешь поднять?

Пригнувшись и разгребая рожь, они стали красться к ястребу. Вон и камень-валун, видно, как ястреб терзает бьющуюся в когтях жертву. Увидев людей, он не всполошился, и, может, только угрожающе приподнятые стволы винтовок заставили его сорваться с места. Ястреб взмыл почти отвесно, сделал круг над полем, лег на крыло и плавно начал опускаться вдали, цепко держа добычу в лапах.