Елена Лаврентьева - Дедушка, Grand-père, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков

— Нашли вам дедушку: причислен к лику святых, день празднования — 4 ноября, праздник Казанской Божьей Матери. В этот день он расстрелян. Преподобно — мученик архимандрит Мина (Шилаев), день канонизации 20.08.2000 года.

По крупицам, по крохам стали собираться подробности. Отец Дамаскин (Орловский) двадцать лет собирал сведения о мучениках Русской православной церкви, издал серию книг. Чтение страшное, горькое и в то же время светлое. Я спросила отца Дамаскина, почему, когда читаешь о муках, о чудовищных страданиях этих людей, страха и темноты нет. Он ответил: «Люди, светлые и бесстрашные, никого не осудили, никого не прокляли, никого не оскорбили. Смиренно свой путь прошли и мучителей своих простили. Тьмы и злобы после себя не оставили, уходя, всех благословили. Ушли благодатно». Тюремных фотографий моего деда не сохранилось, может быть, так спешили расстрелять к ноябрьским праздникам, что не успели, да и лень было. А может, так пытали и мучили, что даже не решились сфотографировать.

Икона преподобномученика Мины Рязанского

В Рязани есть икона Мины Рязанского, и мне захотелось, чтобы у меня в доме, в моей семье тоже была икона. В Сретенском монастыре согласились помочь:

— Только вы не торопите и ждите.

Не получалась икона: то лик слишком строгий, то золота слишком много. И вот однажды звонят из иконной лавки:

— Приходите.

Принесли икону. Молодая художница Вероника сказала:

— Мне хорошо было, когда я писала лик Мины. Мы с мужем ездили в Рязань, смотрели фотографии, обошли все места, связанные с преподобным Миной, читали о нем, в храме, где он служил, стояли на службе. Близок он стал нам. Примите эту икону в дар от нас, благодарных ему людей.

Прошел год. 4 ноября. В день памяти преподобномученика Мины у Вероники родилась дочь. Представляете, ровно через девять месяцев, ребенок зачался в тот день, когда они подарили мне икону.

— Врачи говорили, что у меня никогда не будет детей, что надо смириться и не терзать себя — чудес не бывает. Медицина пока бессильна… Случилось невозможное — отец Мина подарил нам ребенка, дочку.

Чудеса, да и только, как говорил мой дед, Иван Михайлович Никонов.

Я спросила у священника:

— Я всегда молилась за Ивана Власовича, за монаха Мину, а как же теперь?

— Он давно за всех молится и всех бережет.

М. Г. Грешнова

Фамильные черты

Я родилась в 1934 году. Годы Большого террора были уже совсем близко, а за ними и война, но я этого не знала. Беззаботное детство, няня, молодые красивые мама и папа, благополучная родня, редко приезжающие откуда-то дедушка с бабушкой, которым все искренне рады, — это жизнь из детской памяти. Я была тогда слишком мала, чтобы запомнить детали жизни. Только яркими вспышками некоторые эпизоды моего раннего детства возникают в памяти помимо воли. Война, эвакуация, голодные послевоенные годы — все это будет значительно позже.

Деда я видела всего несколько раз, когда он приезжал к нам в гости из Кемерово, где служил главным ветеринарным врачом. Я заходила домой и сразу чувствовала, что меня ждет Радость. Дед выскакивал из-за двери большой комнаты, подхватывал меня на руки и начинал подбрасывать вверх. От него как-то удивительно пахло: кедровыми орехами, немосковской свежестью, не знаю, чем еще… Это был неповторимый запах Счастья. А в дверях стояла бабушка, приезжавшая с ним, и улыбалась. Все начинали ахать: «Как Мариша похожа на деда! И глаза карие, и губы толстые, ясно, что крючковская порода!»

Бабушка Мария Эдмундовна Крючкова со мною маленькой на руках

Лишь однажды в своей долгой жизни я услышала этот запах детства. Дело было в метро. Я неслась по своим неотложным делам, мало замечая, что происходит вокруг. И вдруг этот запах, ни с чем не сравнимый, о нем я забыла на долгие годы, как будто ударил меня. Кто принес его в метро, не знаю. Вокруг меня стояло много чужих людей, мужчин и женщин… Мне пришлось опустить голову, так как я заплакала горько и неутешно, не пытаясь удержать слезы. Память детства, память о всех потерях, принесенных мне судьбою, о дедушке, я его едва знала, но горячо любила еще тогда, в детстве, всколыхнула в душе чувства, которые я всегда прятала.

В дни приезда дедушки и бабушки все родственники собирались в нашем доме. Приезжал родной брат моего отца, Крючков Петр Петрович, с женой Елизаветой Захаровной и сыном Петей, сестра дедушки Александра Петровна со смешной для меня фамилией Черномордик и старшая сестра моего отца Маргарита Петровна с дочерью Маргаритой, по-домашнему Мусей. Они сидели за столом долго, громко обо всем говорили, а я придумывала предлоги, чтобы побыть со всеми, а не идти спать, как это положено маленьким детям: то у меня внезапно заболевало ухо, то срочно надо было на горшок (однажды так и заснула на плетеном, приспособленном под это дело, стульчике). Зато слышала все голоса, не вникая своим детским разумом в суть разговора. Вот эти звуки взрослых голосов непонятным образом успокаивали меня, тогда еще совсем ребенка. Казалось, что все незыблемо и надолго.

Последний раз вся семья собралась у нас, на Рочдельской улице, 20 августа 1937 года, в день годовщины золотой свадьбы дедушки и бабушки. А потом все родные куда-то исчезли из нашей жизни, кроме бабушки Марии Эдмундовны, которая стала жить с нами постоянно, не уезжая. Началась война. Меня отправили в эвакуацию с детскими учреждениями Академии наук в интернат в Боровое (республика Казахстан).

Многие годы прошли, прежде чем смутные детские воспоминания, тревожившие память о пропавшей, неизвестно куда исчезнувшей семье, заставили меня заняться поисками, весьма сложными. Надо заметить, что мои родители долгие годы молчали. Чудом уцелевшие в страшные годы репрессий, они были напуганы на всю жизнь, основания у них для этого имелись весьма веские. Отец мой, Георгий Петрович Крючков, начал рассказывать о прошлом под натиском моих расспросов только перед самым своим уходом из жизни (8 июня 1985 года). Я узнала многое о нашей семье, о родном брате отца, Петре Петровиче Крючкове, который с 1917 года был знаком с А. М. Горьким и вскоре стал не только его другом, но и личным литературным секретарем. После смерти А. М. Горького Петр Петрович был назначен директором Музея Горького, а 7 октября 1937 года был арестован. На позорном бухаринском процессе его объявили одним из убийц великого писателя и его сына Максима Пешкова. Расстреляли его 15 марта 1938 года.

О том, что он брошен в один из рвов «Коммунарки», мы узнали с моей двоюродной сестрой Айной Петровной Погожевой, внебрачной дочерью Петра Петровича, только после долгих поисков.