Виктор Виткович - Круги жизни

Она обняла сына, и Гариб под шатром звездного неба пошел по пескам.

Сказано: «Полнота удовольствий и услада от богатств этого мира в том, чтобы повидать невиданное, и поесть нееденное, и найти не найденное, а это все возможно только на базаре». О, базар в Диарбекире! Чего там нет: и ковры, и седла, и украшенные переметные сумы на верблюдах, и детские колыбели, и глиняные сосуды с шербетом, и дыни с пестрой в родинках кожурой, и белые шарики крута — сухого сыра пустыни, и высушенные бараньи желудки, и бархатные чувяки, отделанные серебром, и плиточный чай, который снимает усталость, и украшения женщин, и бисер, о котором говорят, что это слезы девушек, подвешенных злым дэвом за косы, и парча, и чекмени, и многое другое.

Посреди базара лежали верблюды, возле них суетились купцы-караванщики, под грудами хвороста махали хвостами ослы. Всюду сновали на лошадях покупатели, расталкивая толпу окриками. А позади всего высилась Золотая крепость шаха Ахмада. Гариб ходил по базару, когда услышал голос глашатая:

— Э-эй! Шасенем, дочь шаха Ахмада, купит раба!.. Э-эй! Нужен раб, искусный в деле выращивания цветов!..

Гариб сорвал с головы папаху, положил на землю:

— Шапка моя! Посоветуй! Надо ли делать, что задумал?.. Надо! — надел папаху и пошел прямо к лежащим посреди базара верблюдам.

Молодой купец, судя по маленькой шапочке приехавший из Ширвана, нарядный, с закрученными усами и расчесанной бородой, укладывал в переметные сумы своих верблюдов каракулевые шкурки.

— Уважаемый купец, у меня к вам дело, — сказал Гариб.

— Если ты намерен предложить мне гнилой горох, не начинай разговора!

— Я хочу, чтобы вы заработали тысячу червонцев. Продайте меня как своего раба Шасенем, дочери шаха Ахмада.

Купец засмеялся:

— Ты что, дурак или влюбленный? Лучшему рабу цена сорок динаров, — он посмотрел на Гариба. — Мне как раз нужен погонщик верблюдов. Поедем со мной в Халап-Ширван, там так много красавиц, что ты не будешь знать, какую выбрать.

— Мне нужна одна! — сказал Гариб и повернулся, чтобы уйти.

С неожиданным проворством купец его остановил:

— Куда ж ты? Если настаиваешь, так и быть — продам тебя… Только надо сперва, чтоб стражники не придрались, превратить тебя в плешивого негра. Сейчас достанем бараний желудок и… Эй, мальчик!

Купец бросил невесть откуда вынырнувшему мальчику несколько монет, что-то вполголоса сказал. Мальчик, сверкая пятками, исчез в базарной толпе, а купец взял Гариба за руку и ввел его в кольцо лежавших и стоявших верблюдов, так что они отгородили их от базара. И это было как раз вовремя, потому что со стороны Золотой крепости к базару подошел долговязый Шавелед: за год из юноши он превратился в мужчину. Он шел, покручивая маленькие усики, нюхая воздух, как шакал, зорко вглядываясь по сторонам. Мимо пробежал мальчик, держа в одной руке высушенный бараний желудок, в другой — глиняную баночку с краской и кисть, но Шавелед не удостоил его взглядом.

А Гариб и купец сидели на коврике в кольце верблюдов. Купец похвалялся:

— … Я опытный человек в делах любви. Если женщина увидит меня, сразу теряет разум. Не веришь? Так слушай… Три дня назад иду я тут по базару, а навстречу…

Меж верблюжьих голов и горбов вынырнул мальчик, купец взял у него желудок, краску и кисть, бросил ему еще монетку, и мальчик умчался.

— Давай голову!

Гариб подставил голову, купец стал натягивать на затылок Гариба и прилаживать высушенный бараний желудок:

— Так вот, иду я… Навстречу девушка. Посмотрел я на нее, она в ответ приоткрыла покрывало. И я увидел, что волосы ее, как полчища эфиопов, лицо, как снег, а уста, как бальзам для больных тысяч городов…

Приладив желудок, купец взялся за кисть, обмакнул ее в баночку и принялся красить Гарибу лицо:

— … Я пошел следом и говорю ей стих: «Золотым блестя халатом, милая, иди сюда, с подбородком розоватым, милая, иди сюда!» Молчит. Я говорю еще стих. Опять молчит. Тогда я протянул ей кинжал: «О красавица! Или пронзи мне кинжалом печень, или заговори!» И она заговорила. Когда я услышал ее голос, осел убежал и веревку унес, пропала петля! Я пошел к ее отцу, положил перед ним саблю и саван и сказал: «Или убей меня и заверни в этот саван, или отдай мне свою дочь в жены!»

Эзбер-ходжа стал докрашивать Гариба, поворачивая его, рассматривая свою работу придирчивым оком.

— Ну и что отец? Купец усмехнулся:

— Мне некогда делать подарки и ждать. Я купец, я заплатил за нее сто червонцев и на следующий день сыграл свадьбу. Но тут прибежал какой-то человек и сказал: «Шах Амад прослышал про красоту твоей жены и велел привести ее во дворец!» И мы с Гюль-Нагаль решили бежать!

Слова эти вошли не только в уши Гариба, их услыхал еще и Шавелед. Просунув голову меж верблюжьих горбов, он увидал купца, который говорил какому-то плешивцу:

— Думаешь, хвастаю? Вот Гюль-Нагаль!

С переметной сумы лежащего верблюда купец снял шкурку каракуля. И Шавелед издалека увидел лицо красавицы Гюль-Нагаль. Купец нежно сказал:

— Прости, моя любимая. Но глаза раба не в счет.

И вновь прикрыл ее шкуркой. Шавелед пригнулся, отскочил и пустился бегом к Золотой крепости шаха Ахмада.

На базаре ясаулы расчищали палками дорогу для Шасенем. Ее подружки, закрытые шелковыми покрывалами, шли пересмеиваясь. На Шасенем было надето десять разноцветных вуалей, но и через десять вуалей ее красота спорила с красотою луны. Подталкивая плешивого раба, к Шасенем подошел купец и низко склонился.

— Чего тебе, купец?

— О похитительница красоты красавиц! Я Эзбер-ходжа, прибыл из Ширвана. Как сказал поэт: «На родине оставив дым обыкновенных дров, пришел в страну, где амброй пахнет даже дым костров». И я хочу продать вам раба.

— А он умеет выращивать цветы? — спросила Шасенем.

— Он сын садовника, внук садовника и правнук садовника! Его отец выращивал нарциссы еще в его колыбели, чтобы приучить к ремеслу с детства!..

— Сколько же ты хочешь за него?

— Я прошу… Пусть не рассердится госпожа… Я не из тех торговцев, которые показывают пшеницу, а продают ячмень… Я прошу за него…

— Сколько?

— Тысячу червонцев! — сказал купец, глядя на кончик своего сапога.

— Дорого же стоит твой плешивец! — весело сказала Шасенем. — Почему он так удивительно дорог?

— Мой раб еще и музыкант, и певец, и вдобавок влюбленный. Но я могу цену сбавить…

— Вели ему спеть что-нибудь!

Эзбер-ходжа сделал знак плешивцу, тот ударил пальцами по струнам саза и запел: