Альберт Шпеер - Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

В конце войны Геринг пригласил меня и моего друга Брекера на обед в Каринхалле. Угощение было довольно скромным, но я был потрясен, когда в конце трапезы гостям налили обычный коньяк, а Герингу его личный слуга с некоторой торжественностью налил коньяк из пыльной старой бутылки. «Этот коньяк хранят исключительно для меня», – заявил Геринг без всякого смущения и принялся разглагольствовать о каком-то французском замке, где была конфискована эта редкая находка. После обеда, пребывая в прекрасном настроении, он показал нам сокровища, хранившиеся в подвалах Каринхалле: бесценные античные статуи из Неапольского музея, вывезенные перед эвакуацией войск из Италии в конце 1943 года. С той же хозяйской гордостью он открывал шкафы, демонстрируя горы французского мыла и духов, запасов которых хватило бы на многие годы. В заключение нам была показана коллекция бриллиантов и других драгоценных камней, стоившая сотни тысяч марок.

Гитлер перестал покупать картины после того, как доктор Ханс Поссе, его агент по формированию коллекции Линца, был назначен директором Дрезденской галереи.

Прежде Гитлер выбирал себе картины по аукционным каталогам, и иногда его подводила привычка поручать приобретение определенного предмета двум или трем конкурирующим торговцам. Случалось, что он по отдельности инструктировал и своего фотографа Генриха Хоффмана, и одного из посредников набавлять цену без ограничений. В результате оба его агента бесстрашно сражались друг с другом, когда другие участники аукциона уже давно вышли из игры. Это продолжалось до тех пор, пока берлинский аукционист Ханс Ланге не привлек мое внимание к странной ситуации.

Вскоре после назначения Поссе Гитлер показал ему свои прежние приобретения, включая коллекцию картин Грюцнера. Показ происходил в бомбоубежище Гитлера, где он хранил свои сокровища. Для Гитлера, Поссе и меня поставили кресла. Ординарцы-эсэсовцы приносили картины одну за другой. Гитлер расхваливал свои любимые полотна, но на Поссе не действовали ни высокое положение фюрера, ни его искренняя доброжелательность. Объективный и неподкупный, он отверг многие из картин, дорого обошедшихся Гитлеру: «Вряд ли пригодится» или: «Не соответствует уровню галереи, как я его себе представляю». Как обычно, когда Гитлер имел дело со специалистами, он принимал критику без обиды. Поссе отверг большинство картин художников обожаемой Гитлером мюнхенской школы.

В середине ноября 1940 года в Берлин прибыл Молотов. За обедом Гитлер и его гости с удовольствием слушали рассказ доктора Карла Брандта, личного врача фюрера, о том, как свита советского министра иностранных дел заставила прокипятить всю посуду и столовые приборы, опасаясь немецких микробов.

В гостиной Бергхофа стоял большой глобус, на котором несколько месяцев спустя я нашел последствия тех безуспешных переговоров. Один из армейских адъютантов многозначительно показал мне проведенную карандашом линию, бегущую с севера на юг вдоль Урала. Так Гитлер наметил будущую границу между сферами интересов Германии и Японии. В Берлине 21 июня 1941 года, накануне нападения на Советский Союз, Гитлер после обеда увлек меня в гостиную, поставил пластинку с «Прелюдиями» Листа и через несколько тактов сказал: «В ближайшем будущем вам придется часто это слышать, так зазвучат наши победные фанфары в Русской кампании. Эту музыку выбрал Функ. Вам нравится?..[85] Мы будем получать из России гранит и мрамор в любых количествах».

Гитлер открыто объявил о своей мегаломании. То, что подразумевалось под его архитектурными планами, теперь предстояло, как он говорил, «скрепить кровью» – новой войной. Аристотель написал в своей «Политике»: «Величайшие несправедливости совершаются теми, кто стремится к излишествам, а не теми, кем движет нужда».

На пятидесятилетие Риббентропа его ближайшие сотрудники подарили ему красивую шкатулку, украшенную драгоценными камнями, которую поначалу хотели заполнить фотокопиями всех договоров и соглашений, заключенных министром иностранных дел. Но, как сказал Гитлеру за ужином дипломат Хевель, офицер связи Риббентропа, «когда мы уже стали складывать фотокопии, к нашему глубокому смущению выяснилось, что осталось мало договоров, которые мы не нарушили в то или иное время».

Гитлер смеялся до слез.

Как и в начале войны, меня снова стала угнетать мысль о столь крупномасштабном строительстве, притягивающем все имеющиеся средства в тот момент, когда большая война явно достигла решающей стадии. 30 июля 1941 года – во время стремительного германского наступления в России – я предложил доктору Тодту, руководителю строительной индустрии, приостановить работы по возведению всех зданий, не имеющих прямого отношения к военным действиям[86]. Тодт счел, что, ввиду успешного хода военных действий, можно отложить решение на несколько недель, но к этой проблеме мы так и не вернулись, поскольку мои аргументы не произвели никакого впечатления на Гитлера. Он не желал слышать ни о каких ограничениях и отказался направить в военную сферу материалы и рабочую силу, предназначенные для его личных зданий, как обычно и случалось с его любимыми проектами – автобанами, партийными зданиями и реконструкцией Берлина.

В середине сентября 1941 года, когда наступление в России уже сильно отставало от самоуверенных прогнозов, Гитлер распорядился увеличить и без того значительные объемы закупок гранита для моих грандиозных берлинских и нюрнбергских зданий в контрактах со Швецией, Норвегией и Финляндией. Контракты на сумму тридцать миллионов рейхсмарок были заключены с ведущими камнедобывающими компаниями Норвегии, Финляндии, Италии, Бельгии, Швеции и Голландии[87].

На мои предложения о прекращении мирного строительства не обращали внимания даже тогда, когда зимой 1941 года обрела видимые очертания надвигающаяся катастрофа в России. 29 ноября 1941 года Гитлер напрямик сказал мне: «Строительство необходимо начинать, несмотря на продолжение войны. Я не позволю войне помешать осуществлению моих планов»[88]. Более того, после первоначальных успехов в России Гитлер пожелал усилить военные акценты на нашем главном проспекте: установить на гранитных пьедесталах трофейное вражеское вооружение. 20 августа 1941 года – по приказу Гитлера – я сообщил изумленному адмиралу Лорею, начальнику берлинского арсенала, о нашем намерении разместить между Южным вокзалом и Триумфальной аркой («объектом «Т», как мы между собой ее называли) тридцать тяжелых артиллерийских орудий, а также поставить подобные орудия на других участках проспекта и вдоль южной оси, чтобы довести общее число до двухсот единиц. Трофейные сверхтяжелые танки должны были накапливаться для установки перед важными общественными зданиями.