Роберт Форте - Тимоти Лири: Искушение будущим

Р. Ф.: Когда пришло твое время расстаться с Тимом и Алпертом, было ли это дружеское расставание?

Х. С.: О да, так же как их расставание с Макклел-ландом, главой их факультета. Организация, которая выросла из экспериментальной программы Тима, назвала себя Международная федерация внутренней свободы, ее аббревиатура (IFF) была очень символична, это была самая двусмысленная организация, которую знал Кембридж, — и я был одним из ее учредителей. После трех лет ее существования стали возникать кое-какие недоразумения между Тимом и Диком, с одной стороны, и Уолтером Хьюстоном Кларком и мной — с другой. Они были бунтовщиками против истеблишмента, а мы хотели видеть себя реформаторами. Они были готовы бросить университет и сделали это, а мы осознавали себя его частью. И — может быть, наиболее важная разница — они были холостяками, а мы были женаты. И однажды наше формальное расставание произошло. Это случилось, когда клан собрался на празднование Дня благодарения в Миллбруке, имении Пегги Хичкок. Обеду предшествовал традиционный матч по регби, который Кендра до сих пор вспоминает Б восторгом, потому что ее регулярно выставляли блокировать противника, а вставать у людей на пути — это то, что дается ей особенно хорошо. Ее звездный час наступил, когда ее послали блокировать Мэйнарда Фер-посона.

Ничего удивительного, что ей понравилось играть: к чаю перед игрой были поданы домашние печенья с марихуаной; но, ближе к теме, то, о чем я рассказываю, произошло ближе к полуночи, когда Тим, Дик, Уолтер Кларк и я решили, что, несмотря на нашу дружбу, противоречия между нами зашли в тупик и мы с Уолтером официально заявили о нашем выходе из IFF. Поскольку в организации мы были «squares»,[91] то я предложил организовать «IFF в квадрате» с логотипом IFF2, хотя в реальности мы так и не создали параллельную организацию.

Я помню еще один момент той ночи, это касалось Дика Алперта. В качестве ассистента, только начинаю-oего научную карьеру, он настолько находился в тени славы и положения Лири, что, признаюсь, я не особенно обращал на него внимание в течение тех гарвардских лет. Но после того как наш разговор о «разводе» был завершен, и я направлялся спать, наверх, где ждала меня Кендра, он позвал меня на воздух поговорить. Между нами состоялся первый (и последний, насколько помню) за все время нашего общения разговор один лодин. «Я уверен, что мы останемся друзьями и будем продолжать видеться друг с другом, — сказал он, — но перед тем, как формально разойдемся в разные стороны, я хочу сказать, что на меня произвела впечатление стойкость, с которой ты маневрировал все эти бурные годы». Может быть, нескромно с моей стороны упоминать об этом, но это был первый раз, когда я узнал великодушие человека, который потом стал Рам Дассом. Могу добавить, что его прогноз на будущее оказался провидческим и в последующие годы я больше сблизился с Рам Дассом, чем с Тимом. Отчасти по причине того, что мы оказались почти соседями — последние пятнадцать лет я живу на одной стороне залива Сан-Франциско, а он на другой, но, кроме того, и наш образ мыслей в чем-то близок.

Р. Ф.: Я заметил, Хьюстон, покаты рассказывал о матче по регби в Миллбруке и о прочем, ты с удовольствием вспоминаешь Тима и те времена. Когда я впервые обратился к тебе с предложением участвовать в книге воспоминаний о Тиме, ты отказался. Ты сказал, что не хочешь оценивать поведение Тима и поэтому не будешь участвовать в этом проекте.

Х. С.: Да, это так.

Р. Ф.: В 1961 году Тим участвовал вместе с Хаксли в конференции на тему «Как изменить поведение». В своем выступлении он был весьма радикален по отношению к своим критикам: «Люди, которые говорят и пишут о жизненных играх, так или иначе ошибаются. Нас изображают фривольными или циничными анархистами, пытающимися подорвать социальные устои. Эти люди совершенно не понимают нас. В действительности только те, кто видит культуру как игру, могут принять эволюционную точку зрения, могут оценить и сохранить то великое, что призваны сделать человеческие существа. Воспринимать все как "серьезную, покоящуюся на твердых основаниях реальность", значит не понимать самого главного, с холодным безразличием игнорировать величие игр, которым мы должны обучиться».

Что ты думаешь об этом?

Х. С.: Я думаю, что подобные высказывания и настраивали их против нас. Вы воспринимаете нас как угрозу обществу, а мы единственные, кто видит величие жизни. Это положение не учитывает нюансов. И это было так же неумно, как когда в других ситуациях он говорил о разрушении социальных структур, словно окатывая публику ушатом холодной воды. И хотя было бы несправедливо обвинять его в цинизме, но он мог быть легкомысленным, даже безрассудным и безответственным.

Р. Ф.: У него была продуманная концепция попытки «ювенилизировать общество». Он цитирует Артура Кестлера: «Биологическая эволюция, в конечном счете, это история бегства из слепой колеи сверхспециализации, эволюция идей — это серия побегов от тирании ментальных привычек и застойной рутины. В биологической эволюции бегство осуществляется путем отступления от взрослой стадии к юной (ювенильной), которая становится точкой отсчета новой линии; в ментальной эволюции путем временной регрессии к более примитивным и сдержанным формам идеации, за которыми следует творческий скачок».

А сам Тим при этом пишет: «Появление гедонистической психологии в шестидесятых было встречено официальным презрением и преследованием. Самодеятельные политики правильно чувствовали гедонизм. Нейросоматическая перспектива освобождает человека от привязанности к социальному муравейнику, от жизни робота и открывает пути достижения естественного удовлетворения и метасоциального эстетического откровения. Это откровение гласит: "Я могу научитьоя контролировать внутреннюю, соматическую функцию, выбирать, управлять, настраивать входящие стимулы не на базе концептов безопасности, власти, успеха или социальной ответственности, но в терминах эстетической и психосоматической истин. Получать удовольствие от жизни. Освободиться от земных пут"» (Info-Psychology, р. 29–30).

Х. С.: Какая-то правда во всем этом есть, но это опять поляризация и отсутствие четких определений. Предположим, мы примем положение Кестлера. Как конкретно мы должны действовать, чтобы организовать общество, если мы хотим «отступить от взрослой к юве-нильной стадии как начальной точки новой линии»? Отбросить заботы? Начать играть со спичками? Предполагать, что кто-то будет кормить нас и заботиться о нас?

Р. Ф.: Мне кажется, я заметил схожие мотивы в тво-их трудах, там, где ты критикуешь современные умонастроения. В частности, в эссе «После постмодернистского сознания», где ты описываешь умонастроение современного мира как чрезмерно научное, авторитарное, материально ориентированное, контролируемое, вымеренное, «дисквалифицированное», которое, тем не менее, слава Богу, открывает дорогу к перспективе, которая больше ценит внутренние ресурсы индивидуума. «Высшая человеческая возможность заключается в самоуглублении и достижении "священного бессознательного", которое формирует внутреннюю линию нашей самости» (р. 178).