Арман Лану - Здравствуйте, Эмиль Золя!

Роман был предвестником событий в общественной жизни и в еще большей степени событий в личной жизни писателя. Когда Золя писал «Дамское счастье», он не знал, что его Дениза — из бумаги и чернил — через некоторое время обретет для него плоть и кровь, что она, в ту пору почти еще подросток, родит ему дочь. Он назовет ее Денизой. Если бы Золя, создавший этот образ, знал это, он испытал бы ни с чем несравнимую радость.

В «Дамском счастье» Золя наделяет толпу женщин своею не нашедшей удовлетворения чувственностью. Это придает женщинам какую-то неизъяснимую, волнующую прелесть и накладывает на весь роман свой особый отпечаток:

«В отделе шелка тоже стояла толпа… Женщины, бледнея от вожделения, наклонялись, словно думали увидеть там свое отражение. Стоя перед этим разъяренным водопадом, они испытывали глухую боязнь, что их втянет поток этой роскоши, и в то же время ощущали непреодолимое желание броситься туда и там погибнуть… Густой поток голов катился по галереям и разливался безбрежной рекой среди зала. Торговая битва разгоралась, продавцы держали в своей власти всю эту толпу женщин… Наступило то послеполуденное время, когда перегретая машина идет чудовищным ходом, кружа покупательниц в вихре покупок, с кровью вырывая у них деньги. В отделе шелков царило особенное безумие… Даже туалетов больше не было видно; выплывали одни только шляпки, отделанные перьями или лентами… Муре и сам испытывал физическую потребность погрузиться в эти волны успеха. Он начинал слегка задыхаться, и это было упоительно; все существо его как бы нежилось в объятиях этой толпы покупательниц…»[100]

Толстый, близорукий, с раздувающимися ноздрями, отчаявшийся, Золя теряется в этой женской толпе, млеющей от удовольствия.

При этом сплаве из толпы, эротизма и тоски «Дамское счастье» могло бы обрести силу, присущую «Нана». Но это превосходный роман и только. Золя нужно было превзойти себя. Но как?

В ночь с 31 декабря 1882 года на 1 января 1883 года в Виль-д’Аврэ умер Гамбетта. Его хоронили как национального героя. Писатель вспоминает фразу, произнесенную «одноглазым демагогом»: «„Франция — сентиментальна. Она должна стать научной“. В сущности, он шел тем же путем, что и я. Сколько ему было лет? Сорок три, сорок четыре. Старше меня на два года». Вторично он встретился с ним весной 1882 года. Констан Коклен пригласил Гамбетту, Золя, Дрюмона, профессора Шарко, Эдмона де Гонкура и Теодора де Банвиля присутствовать на читке пьесы, созданной по роману Альфонса Доде «Короли в изгнании». Да, именно в этот день он произнес эту фразу. И вот его уже нет в живых!

Поль Алексис опубликовал свою биографию Золя, и сразу же поползли слухи, что ее написал сам Золя. Люди глупы! Поговаривали и о том, что Золя предоставил Алексису все материалы. Разумеется! Они работали вместе осенью 1881 года: «Как мне станет известно, что вы в Медане, я приеду к вам, если вы не возражаете, чтобы закончить биографию». (Поль Алексис, 12 сентября 1881 года.) «Да, после представления „Западни“ я поеду с вами в Медан, и мы за несколько дней покончим с биографией» (Поль Алексис, 16 сентября). Бесспорно, Золя указал ему основные идеи и просмотрел всю рукопись! Ну и что же из этого?

Сезанн провел в Медане пять недель. «Почему он советовался со мной по поводу своего завещания? — размышляет Золя. — Он тоже думает о смерти. Полю повезло, у него сын. Нужно все время писать. Чернила. (Он расходует их два литра в год!) Вскоре я начну писать „Творчество“. По нельзя забывать о рабочих. Снова вернуться к рабочим. Шахты. Забастовки. Особый мир».

Вышел в свет роман «Радость жизни». Это самое необычное, самое загадочное, самое оригинальное произведение серии «Ругон-Маккары». В замечательном эссе, написанном на французском языке шведом Нильс-Олоф Франзеном[101], можно прочитать следующие строки:

«Золя стремится побороть прежде всего некоторые тенденции, жертвой которых он оказался, а именно „романтическое наследие“ и ипохондрию, а также шопенгауэровский пессимизм, которому в тот период — в 1883 году — поддался кое-кто из его ближайших друзей и собратьев, в особенности Гюисманс и Мопассан».

Он борется с этим пессимизмом, постоянно испытывая его влияние, и этот конфликт находит в романе свое воплощение в диалоге между сердобольным Лазарем и наделенной ясным умом Полиной.

Золя работал над «Радостью жизни», не отрываясь, с 25 апреля по 23 ноября 1883 года. Действительно, он погрузился в изучение Шопенгауэра. Но писатель лучше переваривал медицинские трактаты. Он поддерживал личный контакт с Шарко, первым невропатологом той эпохи, и его собственное нервное расстройство, естественно, позволяло ему ближе познакомиться с этой наукой, основанной на догадках и предположениях. Шарко был для него тем, кем для Бальзака был Месмер. Шарко, только что опубликовавший свои «Лекции о нервных заболеваниях», пользовался тогда таким же огромным влиянием, какое имел полвека спустя Фрейд. Знакомство с Шарко сыграло исключительную роль в жизни Золя. Исследователи на это не обратили достаточно серьезного внимания. Золя в ту пору переживал острый моральный и физический кризис. Он живет, постоянно думая о смерти. Роман «Радость жизни» нужно читать с учетом этих психических факторов. Героя зовут Лазарь. Золя наделяет своих персонажей определенными именами, считая, что они несут чудодейственную силу (это относится и к его собственному имени). Мопассан скажет по этому поводу: «Какое счастье для талантливого писателя родиться с таким именем!» Лазарь — это евангельский воскресший мертвец. Такое утверждение оставалось бы спорным, если бы позднее у Золя не появился другой Лазарь — в «Смерти Лазаря».

«Этот Лазарь, — утверждает специалист Жан Виншон[102], — болен неврозом, который выражается в депрессии и страхе смерти… Он не может закрыть книгу, взять какой-нибудь предмет, не подумав о том, что он делает это в последний раз… Он прикасается определенное число раз к мебели, камину, дверям. Сделав три шага вправо, он тотчас же делает три шага влево. Он постоянно повторяет это, полагая, что тем самым спасется от смерти». И далее: «Лазарь стыдится этих действий, но не может не совершать их».

Золя уточняет то, благодаря чему его герой превращается в его двойника: «Это был результат нервного расстройства у пессимиста и позитивиста, который заявлял, что верит лишь в факт, эксперимент». Лазарь мечется, проявляя «стыдливость и замешательство, присущие женщине, которую застигли врасплох голой». Он клянется, что не будет больше так поступать, «но тотчас у него начинало судорожно биться сердце, и клятвы улетучивались… он протягивал руки, испуская крик: о, боже мой! боже мой!»