Маргарита Рудомино - Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.

Еще раз крепко обнимаю Вас. Горячо любящая Вас Л.Хавкина.

Письмо семье.

Берлин, 23 января 1946 г.

Милые мои! Случайно оказалось свободное время — машина ушла за горючим и, как полагается, пропала, в то время, когда каждая минута дорога… Поэтому могу Вам написать. Первое мое письмо Вы, наверно, уже получили с описанием первых дней в Берлине. Повторю кратко: долетели за 6 с лишним часов Москва — Берлин; конечно, тошнило и было бы очень плохо, если б не так быстро была посадка. Мучил еще и холод. Вообще замерзаю здесь, и главное ноги. Хожу в полуботинках, без галош, хотя и в шерстяных чулках. Приеду в Берлин — займусь сапогами, иначе пропадешь. Дома застала все в порядке — все на месте, чисто, тепло, уютно. Столовая та же и очень хорошая. Люди почти все новые, старых очень мало. Впечатление от дел — как будто и не уезжала — всё на том же месте. Ни один наряд не выполнен, ничего не привезено. За это время отдел народного образования активизировал работу, но боюсь, что для себя, а не для нас. Наши эшелоны должны быть в феврале. 19-1. выехали все трое — Чаушанский, Лазебный [82]и я в Дрезден. И здесь очень много впечатлений. В Дрездене и его окрестностях впервые. Д<резден> разбит почти весь — полностью разрушен центр, так что не осталось ни одного дома, разрушен больше, чем Берлин.

Рассказывают, что все разрушено было за два налета, в феврале 45 г. с 10 до 12 ч. ночи и тотчас после часового перерыва с 1 до 4 ч. утра. Видно, что город когда-то был красив и лучше Б<ерлина>. Ездили по отдельным городкам Саксонской Швейцарии, по Эльбе. Очень красиво. Узкая дорога по берегу Эльбы, и с обеих сторон горы с лесами. Попадаются живописные деревушки и дома. Много курортов. Сейчас зимой, конечно, менее красиво, но все же запоминается сильно. Доехали до самой границы с Чехословакией. Снега мало, но дети на лыжах. В чудесную погоду попали — синее небо и яркое солнце, но холодно и скользкая дорога. В результате попали в аварию, почти катастрофу, но отделались только испугом. При повороте машину отнесло так, что шофер, чтобы не перевернуться, поехал прямо в обрыв около реки, машина сбила железный шлагбаум, упала вниз на 2–2,5 метра, на счастье, сбоку сдержало дерево, машина не перевернулась, сбила забор и остановилась. Мы все считали, что конец, и вдруг все оказались невредимыми и машина только поцарапалась и даже мотор не испортился. Какое-то чудо. Главное, впереди через пять метров мост высотой 5 метров и внизу бурная река. Вытаскивать машину было очень трудно, пришлось пятитонку использовать, которая на канатах с помощью 10 человек наших и немцев подняла машину на дорогу. Приехав в комендатуру, выпили за счастливый исход и начали свое летосчисление с воскресенья 20 января…

Осматривали интереснейшую крепость XIII века, которая была лагерем для французских военнопленных в последнюю войну и откуда бежал в 1942 году Жиро[83]. Высота совершенно неприступных стен по прямой — 270 метров. Колодец вырыт в 1566 г. — глубиной 150 м. Стариннейшие проходы были проделаны ручным способом. Вид сверху’ изумительный. Много исторических событий было там, колодец имеет свои легенды.

Очень интересный замок, где Гитлер укрывал свои драгоценности, а также Дрезденскую галерею. Все было бы хорошо, если бы не так холодно. Главное — ногам.

Хотя все время на машине, но состояние замерзания даже в теплой кровати не проходит.

Сейчас еду в Берлин, где думаю застать Стефанович, и поеду дальше в Тюрингию. Возможностей много, но без людей толку мало.

Крепко, крепко Вас целую. М.

Письма к Василию Николаевичу Москаленко:

Берлин, 7 апреля 1946 г. 11 ч.у.

Милый Толик!

По серьезному, планы у меня таковы: в апреле отправить эшелон из Дрездена, в мае — из Берлина, потом поехать в Вену, Прагу, Будапешт и в июне домой. Хватит. И мне что-то стало противно. Все это хорошо, но только до поры до времени. Этот мой приезд гораздо спокойнее, т. к. нет моих двух "товарищей" — один уже в Москве. Это не случайно, что он не позвонил тебе, — ничего я плохого ему не сделала, но, вероятно, совесть у него есть. <…> Второй — живет в Б<ер-лине>, и мы мало с ним сталкиваемся. Он внешне очень переменился, но внутри, конечно, такой же. Но главное, я из-за него не нервничаю, потому что вижу его ничтожество.

Надо заканчивать. Сегодня воскресенье, и я все время думаю, что Вы делаете. Этот приезд я очень одинока, кругом почти никого нет, а то, что есть, — далеко. <…>

Только бы вывезти эшелоны поскорее. Боюсь неожиданностей, которые сейчас бывают… Настроение от работы разное — когда я сажусь в машину в 8 ч. утра и вылезаю совсем осовелой в 9 ч, — 10 ч. вечера — тогда большое удовлетворение, и хотя трудно и тяжело, но знаешь, что сделано много. Если же я сижу из-за машины или кого-либо жду, или еще по какой причине в Берлине, как последнюю неделю — то кроме злости на себя и раздражения за потерянное время — ничего нет.

<…> Сегодня холоднее и пасмурнее, но сижу и пишу при открытом окне, масса цветов в комнате. Очень красивые ветви желтых цветов по типу вербы. И такие кусты во всех садах — как вишня в цвету. Очень красиво. Надела новое платье — тебе очень понравится. Делала его у первоклассной портнихи, оно по-настоящему красиво. Сама рада. Твой костюм я до сих пор не получила от Шторха[84].

Целую М.

Берлин, 1 мая 1946 г. 7 ч. в.

Толик, мой родной! Вот и первое мая, а мы еще не вместе. Грустно и тоскливо. Так хочется опять быть вместе, тихо и спокойно посидеть у меня на диване или погулять по шоссе в Барвихе. Теперь уже скоро. Даже если бы я захотела сама еще задержаться, то нельзя, все свертываемся и в мае уезжаем. Меня только задерживает вопрос о поездке в Вену и Прагу. С одной стороны, не время и трудно организационно, а с другой стороны, думаю, что вряд ли еще будет возможность посмотреть эти города. Пока еще не решила. Если и поедем, то это займет 10–15 дней, думаю, что при всех условиях дома буду в конце мая — начале июня.

Можешь порадоваться за меня — вчера закончила погрузку в Дрездене, и так как отправка будет числа 5-го мая, на майские дни решила приехать к себе и ночью приехала. Конечно, на вечер опоздала, но сегодня хоть у себя в комнате. Радио, письма и относительный уют. А то последние недели все время в чужих номерах, да еще не кормят, и бывали сутки, что только один хлеб был. Но это не так плохо. Я уже немного похудела, а то ни в один костюм не влезала и боялась, что ты такую разлюбишь. Ты ведь всегда предпочитал худых, а не толстых. Мне иногда кажется, что ты меня разлюбил, и так страшно становится за дальнейшую жизнь. Много, много думаю о тебе и всегда с тобой. Мне думается, что ты не веришь… Слишком мы с тобой крепко связаны за двадцатидвухлетнюю жизнь, чтобы за год могла связь ослабеть. Жалею, что не удалось мне тебя заполучить сюда, но я сама понимаю, что положение дома делает это невозможным. А помимо этого и трудно сделать. Сергею удалось, т. к. он остается. Когда Ляля[85] собирается? Хотелось бы ее здесь повидать.