Ганс-Ульрих Рудель - Пилот штуки

Когда длинная преамбула закончена, фюрер подходит к главной теме, о которой я так часто слышал. Он перечисляет причины, о которых мне было сообщено несколько дней назад и делает заключение: "Я хочу, что эта трудная задача была бы предпринята вами, единственным человеком, который носит высшую награду Германии за храбрость".

Я отказываюсь, приводя те же самые или похожие аргументы, как и в прошлый раз, особенно подчеркивая то, что ситуация на фронте стала еще хуже и что только вопрос времени, когда восточный и западный фронты встретятся в центре Рейха и после этого двум его половинам придется оперировать раздельно. Только северный "котел" можно рассматривать с точки зрения выполнения этого плана и именно здесь придется сконцентрировать все наши реактивные самолеты. Оказывается, число пригодных к полетам реактивных самолетов, и бомбардировщики и истребители вместе, по данным на сегодняшний день составляет 180 машин. На фронте мы долгое время ощущали, что враг имеет численное преимущество по крайней мере двадцать к одному. Принимая в расчет, что реактивный самолет нуждается в особенно длинной взлетной полосе, можно начать с рассмотрения только ограниченного число аэродромов в северном котле. Я указываю на то, что как только мы соберем наши самолеты на этих базах, вражеские бомбардировщики будут бомбить их день и ночь и в чисто техническом аспекте их операционная эффективность сведется к нулю в несколько дней, в этом случае контролировать воздушное пространство над армией Венка не удастся и катастрофа будет неизбежной, потому что армия потеряет стратегическую мобильность. Я знаю из личной беседы с генералом Венком, что его армия считает мою гарантию свободного воздушного пространства надежным фактором и учитывает его во всех своих расчетах.

На этот раз я него принять на себя ответственность и упорно отказываюсь. И вновь я убеждаюсь: любой человек, которого Гитлер считает бескорыстно служащим интересам общего дела, имеет право свободно выражать свою точку зрения и может способствовать тому, чтобы фюрер пересмотрел свою позицию. С другой стороны, Гитлер теряет доверие к тем людям, которые постоянно его разочаровывали и вводили в заблуждение.

Он не соглашается с моей теорией "двух котлов", поскольку не верит, что она способна предсказать, как развернутся события дальше. Он основывает свое мнение на твердом обещании, которое ему дали командующие секторами, о том, что они не будут отступать с занимаемых сейчас позиций по Эльбе, Одеру, Нейсе и Судетским горам. Я делаю замечание, что я доверяю немецкому солдату, проявляющему сейчас особую храбрость, поскольку он сражается на немецкой земле, но если русские соберут все свои силы для концентрированного удара в одном ключевом пункте, они смогут пробить брешь в наших позициях и затем два фронта соединятся. Я напоминаю о случаях на восточном фронте в прошлые годы, когда русские бросали танк за танком в бой и если три бронетанковые дивизии не могли достичь своих целей, они бросали еще десять, захватывая позиции на нашем истощенном русском фронте ценой огромных потерь в людях и боевой технике. Ничего не могло остановить их. Вопрос, следовательно, заключался в том, истощат ли они свой колоссальные людские резервы прежде чем Германия будет принуждена встать на колени, или нет. Этого не произошло, поскольку помощь, получаемая с запада, была столь велика. С чисто военной точки зрения, каждый раз, когда мы уступали наши позиции в России и Советы несли тяжелые потери, это была оборонительная победа. Но даже хотя противник и высмеивал эти победы, мы знали, что это были настоящие победы. Но на этот раз победоносное отступление было бы бесполезным, поскольку русские оказались бы всего в нескольких километрах от западного фронта. Западные союзники возложили на себя печальную ответственность - возможно на грядущие столетия, - ослабив Германию только для того, чтобы дать дополнительную силу России. В конце нашей беседы я говорю фюреру такие слова:

"С моей точки зрения, в этот момент войну нельзя завершить победой на обоих фронтах, но еще можно выиграть на одном фронте, если мы сможем заключить перемирие на другом".

По его лицу проскользнула усталая улыбка:

"Вам легко так говорить. Начиная с 1943 года я беспрестанно старался заключить мир, но союзники не желали этого; с самого начала войны они требовали от меня безоговорочной сдачи. Моя личная судьба, естественно, не имеет никакого значения, но каждый человек в здравом уме видит, что я не могу избрать безоговорочную капитуляцию для немецкого народа. Переговоры идут даже сейчас, но я оставил все надежды на их успешное завершение. Следовательно, мы должны сделать все для того, чтобы преодолеть этот кризис, чтобы оружие еще смогло бы принести нам победу".

После обмена мнениями о положении армии Шёрнера он говорит мне, что намеревается подождать несколько дней чтобы увидеть, развивается ли общая ситуация как предвидел он, или мои страхи окажутся оправданными. В первом случае он вызовет меня в Берлин чтобы я принял, наконец, это назначение. В час ночи я покидаю бункер фюрера. Первые посетители уже ждут в приемной своей очереди поздравить его с днем рождения.

* * *

Рано утром я возвращаюсь в Куммер на малой высоте, чтобы избежать американских Мустангов и Тандерболтов, которые вскоре показываются в воздухе и начинают кружить высоко вверху. Находится в воздухе, задаваясь все время вопросом "заметили меня или нет", занятие, которое держит меня в большем напряжении, чем боевой вылет. Неудивительно, что мы с Ниерманом буквально вспотели от напряжения. Мы рады, когда приземляемся, наконец, на нашей базе.

Небольшое уменьшение давления на наши позиции к западу от Гёрлитца связано с нашими дневными операциями, в ходе которых мы смогли нанести русским большие потери. Однажды вечером после боевых вылетов я еду в Гёрлитц, мой родной город, который оказался в зоне боев. Здесь я встречаюсь со многими друзьями моей юности. Они все заняты делами, не последняя среди их обязанностей участие в Фольксштурме. Это странное возвращение, мы не высказываем те мысли, которые у всех на уме. У каждого из нас свой груз проблем, печали и тяжелых утрат, но в этот момент мы видим перед собой только угрозу с востока. Женщины делают работу мужчин, роя танковые ловушки, и откладывают в сторону лопаты только для того, чтобы накормить голодных детей; старики забыли свой возраст и работают до тех пор, пока с бровей не начинает капать пот. Угрюмая решимость написана на лицах девушек, они знают, что для них припасли красные орды, рвущихся на запад. Люди сражаются, чтобы выжить! Если бы только нации запада могли своими глазами видеть что происходит в эти судьбоносные дни и понять их значение, они вскоре оставили бы свое легкомысленное отношение к большевизму.