А Бахвалов - Нежность к ревущему зверю

На набережной они немного постояли. Он говорил, что после встречи с ней на вокзальной площади верит в чудеса, а она недвижно смотрела куда-то мимо его плеча, за реку.

И вдруг протянула руки, обвила его шею, прижалась, щекой к плечу и заговорила сбивчиво, посапывая носом, сквозь слезы:

- Я вовсе не чудо, вы обманываете меня... Так хочется, чтобы это было правдой!.. А вдруг потом вы соскучитесь со мной, как отчим с мамой. Станете обижать...

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза:

- Вы не будете обижать меня?..

- Что вы!.. Я не умею...

- Не надо, ладно?.. Я всегда так радуюсь, что вы любите меня. И боюсь чего-то...

Он впервые проводил ее к подъезду дома, впервые целовал ее горячие губы, щеки, мокрые ресницы глаз.

Шагая домой, он чувствовал легкую пустоту в себе, будто наконец свалилось с плеч все, что мешало им понимать друга друга, и выяснилась возможность счастья... Еще не дойдя до своего дома, он уже тосковал. И никак не мог забыть тяжести ее тела у себя на руке, и этого ее рассказа о парусе, и просьбу не обижать... "Глупая,- думал он с нежностью,- глупая..."

Пока "девятку" готовили к полету на большие углы, Лютров попросил Данилова разрешить ему облетать "С-224".

- Что это ты надумал? - спросил Гай-Самари, когда получил указание Данилова. - На сегодня же "девятка" в заявке?

- Заявка на два часа, а сейчас десять. В диспетчерской, где сидел Гай, было много народа, и Лютров не стал объяснять, почему он напросился облетать машину, которую вел Долотов.

Приехав на работу в том светлом приподнятом настроении, когда все кажется праздничным, Лютров вдруг как бы осекся, наткнувшись на хмурую физиономию Долотова. Тот молча стоял у окна комнаты отдыха и, засунув руки в карманы, оглядывал летное поле. Здороваясь с ним, Лютров вспомнил, что вскоре Долотову предстоит отпрашиваться, чтобы уехать, и, зная теперь, куда он уезжает, упрекнул себя, что до сих пор не подумал восстановить в своей летной книжке очередную инспекторскую отметку о проверке техники пилотирования "С-224", чтобы в случае надобности подменить Долотова.

- Хлеб отбиваешь? - пошутил Долотов, шагая с ним на спарку.

- Ага.

- Валяй, я человек не жадный...

- Женюсь, подрабатывать решил.

- Врешь!

- Зачем?

- Ну, в таком разе - шут с тобой... Нет, правда?

Лютров не без удовольствия отметил, как шевельнулась на лице Долотова такая редкая у него улыбка. Уже в полете Долотов вдруг спросил:

- Детишек любишь?

- Люблю, Боря... А у тебя нет?

- У меня теща есть.

- Не понял.

- Теща, говорю, решает за жену, иметь ли ей детей...

- Чепуха какая-то. При чем тут теща?

- Черт ее знает при чем... Давай на посадку.

- Понял, на посадку.

Полет на устойчивость и управляемость самолета на предельно малых скоростях и больших углах к встречному потоку определяет поведение машины при выходе на критический угол атаки в той последней точке, перешагнув которую самолет или переваливается на нос, переходит в пике, или сваливается на крыло, на хвост, входит в штопор, в беспорядочное падение.

Испытания машины на большие углы считаются и сложными, и опасными. Как и величина критического угла, поведение самолета при выходе за критический угол не может с достаточной точностью быть предсказано инженерами после продувок самолета в аэродинамической трубе. В определенной мере это постоянное неизвестное каждой опытной машины.

В полетном листе снова значились только две фамилии: Лютров и Извольский.

Сгущавшиеся было с утра облака стали расползаться, и после полудня небо почти очистилось.

Они набрали высоту и некоторое время шли на малой скорости.

- Шасси, Витюль...

Извольский выпустил шасси и закрылки.

- Начинаю режим.

Лютров принялся понемногу брать штурвал на себя, скорость все больше затормаживалась, а "девятка" все больше вздыбливалась. 12... 16... 18 градусов.

Слишком поздно Лютров понял, что упустил момент, до которого машина оставалась управляемой... Несмотря на резкую дачу штурвала "от себя", угол атаки продолжал расти: 20, 25, 28... Скорость упала до нуля. Так и должно было случиться. В силу закономерностей аэродинамической компоновки "девятки", с потерей полетной скорости машину как бы подхватывает, и она перестает слушаться рулей.

"Девятка" падала с одновременным вращением влево. Плоский штопор. Лютров хорошо знал, что "С-14" не поддается обычному способу вывода машин из штопора. Единственная надежда - противоштопорный парашют.

- Сильный рост температуры в двигателях, я выключаю, - сказал Витюлька.

- Парашют! Выпускай парашют!

- Понял!

- Продублируй выпуск аварийно!

Скорость падения машины дошла до восьмидесяти метров в секунду. 4000... 3000 метров. Скоро высота, на которой им предписывалось покидать машину.

Лютров ждал. Сознание невозможности оставить самолет, от которого зависело столь многое, удерживало на борту не только его самого, но и принуждало держать Извольского. Одному не справиться, если все-таки сработает уложенный в хвостовой части фюзеляжа противоштопорный парашют.

Витюлька несколько раз косился на Лютрова, словно пытался дать понять, что верить в парашют в этих условиях бесполезно.

Лютров знал не хуже Извольского, что парашют предназначен для выпуска перед угрозой сваливания, когда еще есть полетная скорость, вот тогда он сработает, и в момент раскрытия сильным толчком переведет самолет кабинами вниз... А сейчас - штопор, падение... "Да, Витюль, падаем! Я даже не знаю, сможет ли парашют вырваться из контейнера. И вообще, будет ли толк от того, что он раскроется. Но нам никак нельзя бросать машину, ни тебе, ни мне..."

Все это единым дыханием пронеслось в голове, и подумать о чем-то еще не было времени, потому что секундной стрелке оставалось пройти всего лишь треть циферблата... И земля! "Неужели не выйдет?"

- Труба нам, Леша, - сказал Извольский.

"Ждать. Еще... Еще... Высота? 2500... Ждать". Напряжение нервов достигло предела. Лютрову казалось, что это не самолет, а он один ищет опоры для толчка в смертельном водовороте.

- Леша!..

"Девятка" делает небольшой, но ощутимый рывок, нос переползает из пустоты неба к заснеженной земле. Есть. Этого достаточно.

- Двигатели!.. Бросай парашют!

Белое облачко повисает позади самолета. Извольский вывел двигатели на максимальные обороты, убрал посадочную механизацию. И посмотрел на Лютрова.

- Добро, Витюль!

Только бы хватило высоты для разгона. Когда скорость приблизилась к четыремстам километрам, Лютров плавно перевел машину в горизонтальный полет.

Они еще немного помолчали, точно не верили, что летят, а не падают. Высотомер показывал 1800 метров. За сорок пять секунд они потеряли четыре километра высоты.