Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

— Зверь, матушка! Зверь, не человек, — перебил Платов. — В последнюю турецкую компанию пленных на морозе водой обливал, а солдат, если не по его делают, — не токмо бил, но и кусал…

— Вот видите… Я этого не знала. Но лучше этот, чем нынешние. Государь много доверял Кутузову. Я тоже знала Михаила Илларионовича с лучшей стороны. Но под Аустерлицем он оказался больше царедворец, чем военный. Он не смел указать Государю на невыгодность наступления. И теперь во главе армии поставили этого страшного человека. Я имею в виду Беннигсена. Вы знаете его?

— Я был с ним вместе в Персидском походе. Ваше Величество.

— Он страдает падучей болезнью и от этого возомнил себя новым Цезарем. Ни для кого не секрет, что мой супруг погиб от руки этого человека, но Государь, августейший сын мой, почему-то терпит его, и когда надо было выбрать между Беннигсеном и Буксгевденом, которого назвал своим преемником Каменский, выбран был Беннигсен. Это не дает мне покоя. Я очень боюсь за Государя, он неосторожен и он… не уступит. Особенно теперь, после Аустерлица. Он все равно поедет к войскам. И вот там… Погубивший отца, пожалеет ли сына?!.. Не вздумает ли он стать новым солдатским Императором?..

— Ну уж!.. — всплеснул руками Платов.

— Ах! Возьмите хотя бы Бонапарта! Все им просто бредят… Вы едете в армию, Матвей Иванович. Присматривайте там… Вы понимаете? Если вам будет трудно, то совершенно надежный человек там это — князь Багратион. Покойный Император очень отличал его. Обещаете ли вы мне, что в случае непредвиденных обстоятельств поддержите Императора, моего сына, и воспрепятствуете этому злодею Беннигсену?

— Да. Крест на том целую.

— Благословляю вас, Матвей Иванович. Поезжайте. Вызнаете материнское сердце. Если что-то случится, пишите прямо ко мне.

— Слушаюсь, Ваше Величество.

— А насчет вашего поста не беспокойтесь. Если будете писать на Дон, мой поклон вашей жене.

— Счастлив буду, матушка…

— Поезжайте, Матвей Иванович. Побейте Бонапарта и помните, я умею ценить верных людей.

Перед самым отъездом в Стрельне нашел Платова генерал Краснов, герой Измаила, атаманивший в Бугском казачьем войске, а ныне отставленный, не то подсудимый, не то сдающий войсковые дела.

— Матвей Иванович, забери меня, ради Господа Бога, с собой на войну. Чувствую, что охмуряют меня, как бы не залететь.

Платову Краснов нравился. Он — один из немногих, кто к власти не рвался, готов был довольствоваться своей глухоманью где-то на Хопре. И офицер был исправный, храбрый.

Пообещал Платов и просил, чтобы Краснова с ним к армии отпустили, но отказали ему: не сдал еще Краснов войсковые дела. Но и топить Краснова не стали, возымело действие платовское ходатайство. Отставили Краснова от службы и отправили на Дон.

Поскакал Платов в Польшу, в места незнакомые. Зима в этот год выдалась непостоянная: то мороз, то оттепель, дождь и ветер. Дороги раскисли, расползлись, в Польше — одно сплошное море грязи. Дождик сек, как кнутом. Ветер хлестал. Унылые хмурые рассветы вставали за спиной спешащего на войну Матвея Платова, а навстречу вместе с низкими тяжелыми тучами наползал далекий орудийный гул.

Из Польши Платов свернул севернее, в прусские леса и болота, к главной армии, которая двинулась бить растянутые французские корпуса поодиночке. Погода установилась, выпал снег, дорога пошла накатанная. На развилке дорог на Кенигсберг и Ландсберг он встретил растрепанные транспорты русской армии.

Под Ландсбергом шел бой. Главнокомандующий Леонтий Леонтьевич Беннигсен встретил Платова радушно. Рассказал, что армия выходит из ловушки, которую ей расставил Бонапарт. Вовремя перехватили курьера к маршалу Бернадотту и с ним бумаги, из которых выяснили весь коварный план. Бонапарт, упустив добычу, напирал. Князь Багратион третий день сдерживал его с арьергардом.

— Вы не представляете, любезнейший Матвей Иванович, — басил Беннигсен, оглядывая Платова с высоты своего громадного роста, — что за офицеров я имею в своем подчинении. Увы! Это не обстрелянные кавказские войска, с которыми мы ходили в Персию! Для ведения настоящей войны мне не хватает трех незначительных вещей: денег, продовольствия и войск. Вы представить не можете более дурного устройства армии, чем настоящее. Одна мысль утешает меня: французам немногим легче. Завтра или послезавтра нас догонит прусский корпус Лестока, и тогда мы дадим Бонапарту бой.

Грохот нарастал. Багратиону приходилось туго. Его адъютант, лейб-гусар Давыдов[113], прискакал просить помощи: конницу в подкрепление арьергарда. Беннигсен хладнокровно бросил в дело пять кавалерийских полков.

— Передайте князю Багратиону, что армия еще не разместилась на позиции, что батарейная артиллерия еще на подходе и не присоединилась к войскам, — распорядился Беннигсен. — Пусть остановится.

Под вспыхнувший грохот, означавший, что Багратион остановился и сдерживает французов, Беннигсен и Платов отъехали к местечку Прейсиш-Эйлау, которое командующий велел занять крупным отрядом и оборону поручил генералу Барклаю.

За Прейсиш-Эйлау, на широком заснеженном поле, выстраивалась к бою армия.

— При армии восемь казачьих полков. Возьмите их себе в команду, Матвей Иванович. Завтра будет трудный день, но не думаю, что дело дойдет до триариев[114], — пошутил Беннигсен. — В генеральном сражении казаки обычно отдыхают.

В сумерках бой докатился до Прейсиш-Эйлау. Барклаю не удалось остановить французов и дать Багратиону оторваться. Перестрелка и рукопашный бой покатились дальше по городу. Французы лезли отважно и сноровисто. Барклай, тяжело раненный в руку, был вынесен из-под огня. Багратион все еще держался, но пятился, сдавая улочку за улочкой.

Беннигсен сам подвел от позиции к окраинам Прейсиш-Эйлау свежую дивизию и указал на нее выходившему из городка Багратиону:

— Генерал, вот вам свежие войска. Город всего в семистах шагах от правого крыла нашей боевой линии. Его надо удержать.

Багратион безмолвно слез с лошади, встал перед первой колонной присланной ему дивизии, так же молча дал знак. Колонны спокойно тронулись и втянулись в мигающий огнями выстрелов городок.

— Ур-ра-а!!!

Город был снова взят.

Беннигсен, сдавший командование арьергардом Багратион и все другие начальники, оставив в Прейсиш-Эйлау гарнизон, уехали в местечко Ауклапен, лежащее в трех верстах за линией войск. Загорелись костры.

Из-за Прейсиш-Эйлау подмигивали огни французского лагеря.

Платов собрал всех командиров донских полков. Только успели поздороваться, как вновь в Эйлау начался бой, слышно было орудийную стрельбу и шум поднявшегося на ноги русского лагеря.