Александр Бабореко - Бунин. Жизнеописание
Последние годы явились для Бунина как бы оправданием справедливости слов, выписанных им из Бодлера: «Чем больше работаешь, тем лучше работаешь и тем сильнее хочется работать. Чем больше творишь, тем становишься производительнее» [665].
Рассказ «Братья» написан на основе наблюдений, которые дала Бунину поездка на Цейлон. В раннем варианте рассказа «Третий класс», называвшемся «Записные книжки», он отметил высокомерно-презрительное отношение англичан к жителям колонии. В частности, он писал: «В Коломбо я глазам своим не верил, видя, как опасливо, все время начеку проходят англичане по улицам, — как они боятся осквернить себя нечаянным прикосновением к томилу, к сингалезу и вообще ко всякому „цветному“ человеку, ко всякому „презренному“ (по их любимому выражению) дикарю.
А какими скандалами сопровождались на Цейлоне все мои попытки проехать по железной дороге в третьем классе!» [666]
Бунин вспоминал также: «Когда я был в Коломбо, меня равно поразили свет солнца, совершенно непередаваемый и слепящий, и учение Будды, в котором много от этого слепящего очи и душу солнца… После, в Одессе, я вышел на берег как пьяный. Я жмурился, я не мог глядеть на землю, освещенную солнцем: мне все чудился огненный свет Коломбо. Я хотел передать этот свет в „Братьях“» [667].
Ромен Роллан писал Бунину 10 июня 1922 года: «Я вижу… вдохновенную красоту некоторых рассказов, обновление вашими усилиями того русского искусства, которое и так уже столь богато и которое вы сумели еще более обогатить и по форме, и по содержанию, ничто не захватило меня так сильно в вашей книге, как эти два рассказа „Братья“ и „Соотечественник“» [668].
Одиннадцатого января 1914 года Бунин отметил в дневнике: «Начал „Человека“ (Цейлонский рассказ)». Эта запись не может относиться к «Братьям»: в декабре предыдущего года была уже напечатана одна из глав этого рассказа.
Двадцать третьего он отправился вместе с Н. А. Пушешниковым в Неаполь. Он пишет на следующий день:
«Вчера из Неаполя ездили в Салерно. Удивительный собор. Пегий — белый и черно-сизый мрамор — совсем Дамаск. Потом Амальфи.
Ночевали в древнем монастырском здании — там теперь гостиница. Чудесная лунная ночь…
25.1.14. Выехали из Амальфи на лошадях… Дивный день».
Бунин, Вера Николаевна и Н. А. Пушешников в последнюю неделю марта 1914 года уехали с Капри. 9/22 марта Бунин писал В. С. Миролюбову еще с Капри, а письмо Ф. И. Благову от 25 марта/7 апреля отправлено уже из Рима, куда Бунины прибыли по пути в Россию. В Риме побывали в храме Петра. 30 марта ст. ст. уехали в Загреб, Будапешт, потом — «вниз по Дунаю к Черному морю, — пишет Вера Николаевна в дневнике… — Астма (у Пушешникова. — А. Б.) заставляет нас пересесть в поезд… Бухарест. Провинция румынская». Возможно, что в эту поездку они побывали в Зальцбурге. Пушешников записал в дневнике 3 апреля:
«Наутро вышли на балкон и смотрели сверху на город. В горах еще белеет снег. Прямые белые улицы. Деревья чуть зазеленели. Воздух звонок и прозрачен. После утреннего завтрака осматривали город. Поднимались на фуникулере в замок XIV века Гогензальцбург. Залы. Двор. Орган, устроенный отцом Моцарта. Всюду в магазинах и на коробках портрет Моцарта. На кирке игра курантов. Звуки колоколов. Краски: нежно-сиреневая и белая, холодная. Пахнет от садов и дорог горным снегом. Скаты гор: виден каждый камень, каждая трещина, каждый куст. Тиролки в ярких платьях и в шляпах… Домик Моцарта. Нашли его не сразу. Домик маленький, серо-желтого цвета, убогий. Поднялись по лестнице, вошли: три маленьких комнатки. Маленький клавесин. Портреты и т. д. На этом клавесине написан Реквием» [669].
Пятого апреля приехали в Одессу, потом — Москва; Бунин читал на «Среде» «Братьев».
С мая он поселился под Одессой, на Большом Фонтане (даче Ковалевского).
Он много работал над подготовкой своих произведений для Полного собрания сочинений, которое по настоянию издательского товарищества А. Ф. Маркса отодвигалось с 1914-го на следующий год.
Редакция журнала «Нива», приложением к которому это издание выходило, требовала включить в него все, написанное Буниным. Бунин, однако, на это не соглашался. Он писал сотруднику «Нивы» А. Е. Розинеру 15 мая 1914 года:
«Я несколько раз перечитал то небольшое количество прозы, которое или совсем еще ни разу не входило в отдельные издания моих сочинений, или входило в книжечки, издававшиеся для детей, для подростков, и которые я хотел было включить в ваше издание, — и пришел к заключению, что делать этого совсем не следует, эти рассказики, эти юношеские наброски необыкновенно слабы, мне весьма стыдно, что я когда-то тискал их. Мало и стихов хочу добавить я: какой смысл напоминать публике, что когда-то я очень плохо писал стихи!» [670]
Трудился он и над составлением сборников «Слово» в качестве редактора «Книгоиздательства писателей в Москве», по этому поводу обращался к писателям с просьбой присылать материалы. Однако из-за трений в редакции он в конце ноября 1914 года отказался от обязанностей редактора этого издательства и члена наблюдательного комитета.
Он сообщал об этом Горькому в письме от 1 декабря 1914 года. Писал он и о том, что даже доволен разрывом с издательством, так как редакторская работа отнимала очень много времени и сил, и он избавился теперь от «вечного сумбура заседаний» [671].
Получив письмо Бунина, Горький писал Е. П. Пешковой 5/18 декабря 1914 года, что он «рад за него» [672].
В середине июня 1914 года Бунин собирался на Белое море и Ледовитый океан, но, не чувствуя себя достаточно здоровым, не решился на эту поездку, а отправился по городам Волги от Саратова до Ярославля.
Здесь застало его известие об убийстве австрийского престолонаследника Франца Фердинанда, совершенное сербскими террористами в Сараеве, — событие, послужившее непосредственным поводом к началу Первой мировой войны.
Об этих днях Бунин записал:
19. VI. 1914. «Вечер, Жигули, запах березового леса после дождя…
20. VI. 1914. Половина девятого, вечер. Прошли Балахну, Городец. Волга впереди — красно-коричнево-опаловая, переливчатая. Вдали, над валом берега в нежной фиолетовой дымке, — золотое, чуть оранжевое солнце и в воде от него ослепительный стеклянно-золотой столп. На востоке половинка совсем бледного месяца.
Одиннадцать. Все еще не стемнело как следует, все еще впереди дрожат в сумраке в речной ряби цветистые краски заката. Месяц справа, уже блещет, отражается в воде — как бы растянутым длинным китайским фонарем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
